Николай Михайлович РУБЦОВ родился в селе Емецк Архангельской области, рано остался сиротой: детские годы прошли на Вологодчине в Никольском детдоме. Вологодская "малая родина" дала ему главную тему будущего творчества - "старинную русскую самобытность", стала центром его жизни, "землей... священной", где он чувствовал себя "и живым, и смертным".
Проходит армейскую службу на Северном флоте, затем живет в Ленинграде - рабочим, в Москве - студентом Литературного института им. М.Горького, совершает поездку в Сибирь.
В 1962 он поступил в Литературный институт и познакомился с В.Соколовым, С.Куняевым, В.Кожиновым и другими литераторами, чье дружеское участие не раз помогало ему и в творчестве, и в дела по изданию своих стихов.
Первая книга стихов "Лирика" вышла в 1965 Архангельске. Затем были изданы поэтические сборники "Звезда полей" (1967), "Душа хранит" (19691 "Сосен шум" (1970). Готовившиеся к печати "Зеленые цветы" появились после смерти поэта, который трагически погиб в ночь на 19 января 1971. После смерти Н.Рубцова были опубликованы его сборники: "Последний пароход"(1973), "Избранная лирика" (1974), "Стихотворения" (1977).

Николай Михайлович РУБЦОВ: поэзия

О том, что поэзия — чудо, невозможно не думать. И понять это чудо до конца тоже невозможно. Вот, вроде бы, самые обычные русские слова и сочетания — лодка, садик, речная мель, ива. Они могут встретиться в разговоре или в письме, даже — в журналистском репортаже. Но приходит лысоватый, стеснительный молодой человек, бывший детдомовец из села Никольское что на Сухоне, где не осталось ни одного храма (все были порушены), приходит этот вчерашний мореход, слесарь и кочегар, а ныне — студент Литинститута…
Приходит, и негромко говорит или поёт вот такое:

Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниёт совсем.

Дремлет на стене моей
Ивы кружевная тень,
Завтра у меня под ней
Будет хлопотливый день!

Как будто кто-то невидимый приласкал, согрел тебя этими боговдохновенными строчками, теплой бережливой рукой поднял, вынул из городского, суетливого дня и переместил, перенес в дивную, гармоническую картину, которая начиналась с молчаливой матушки, тихо вернувшейся от колодца с ведром ледяной воды. А ты сидел у окна, подперев голову руками, и горевал о своём безделье. И в горницу вашу лила, тем временем, свой нездешний свет неведомая звезда. Наверное, завтра, после заката, она засветится снова. Но к её появлению, я Бог даст, уже подлатаю свою несчастную лодку…

Четвертому ребенку в семье, будущему великому поэту Николаю Рубцову было шесть лет, когда умерла его мать. Ушедший на фронт отец, с которым они встретились много позже, оказывается, считал своего сына погибшим. А сын уже давно писал, подбирая слова, как полевые ромашки, о том, что никак не походило на его прошлое и настоящее: «О сельские виды! О дивное счастье родиться в лугах, словно ангел, под куполом синих небес!» Знал ли он тогда, неухоженный и полунищий — он, которому будут открывать памятники и мемориальные доски, — о чеканных словах старшего пушкинского друга: «Поэзия есть Бог в святых мечтах земли»?

Источник: ФОМА православный журнал для сомневающихся

РУССКИЙ ОГОНЁК

1
Погружены в томительный мороз,
Вокруг меня снега оцепенели!
Оцепенели маленькие ели,
И было небо тёмное, без звёзд.
Какая глушь! Я был один живой
Один живой в бескрайнем мёртвом поле!
Вдруг тихий свет — пригрезившийся, что ли?
Мелькнул в пустыне, как сторожевой...

Я был совсем как снежный человек,
Входя в избу, — последняя надежда! —
И услыхал, отряхивая снег:
— Вот печь для вас... И теплая одежда... —
Потом хозяйка слушала меня,
Но в тусклом взгляде жизни было мало,
И, неподвижно сидя у огня,
Она совсем, казалось, задремала...

2
Как много жёлтых снимков на Руси
В такой простой и бережной оправе!
И вдруг открылся мне и поразил
Сиротский смысл семейных фотографий!
Огнем, враждой земля полным-полна,
И близких всех душа не позабудет...
— Скажи, родимый, будет ли война?
И я сказал:
— Наверное, не будет.
— Дай Бог, дай Бог... ведь всем не угодишь,
А от раздора пользы не прибудет... —
И вдруг опять: — Не будет, говоришь?
— Нет, — говорю, — наверное, не будет!
— Дай Бог, дай Бог...
И долго на меня
Она смотрела, как глухонемая,
И, головы седой не поднимая,
Опять сидела тихо у огня.
Что снилось ей? Весь этот белый свет,
Быть может, встал пред нею в то мгновенье?
Но я глухим бренчанием монет
Прервал ее старинные виденья.
— Господь с тобой! Мы денег не берем.
— Что ж, — говорю, — желаю вам здоровья!
За все добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью...

3
Спасибо, скромный русский огонёк,
За то, что ты в предчувствии тревожном
Горишь для тех, кто в поле бездорожном
От всех друзей отчаянно далёк,
За то, что, с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь, горишь, как добрая душа,
Горишь во мгле, и нет тебе покоя...
1964

ДО КОНЦА

До конца,
До тихого креста
Пусть душа
Останется чиста!

Перед этой
Жёлтой, захолустной
Стороной берёзовой
Моей,
Перед жнивой
Пасмурной и грустной
В дни осенних
Горестных дождей,
Перед этим
Строгим сельсоветом,
Перед этим
Стадом у моста,
Перед всем
Старинным белым светом
Я клянусь:
Душа моя чиста.

Пусть она
Останется чиста
До конца,
До смертного креста!
1970

ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ

Ты мне тоску не пророчь!

Тихая зимняя ночь.
Светятся тихие, светятся чудные,
Слышится шум полыньи…
Были пути мои трудные, трудные.
Где ж вы, печали мои?
Скромная девушка мне улыбается,
Сам я улыбчив и рад!
Трудное, трудное - все забывается,
Светлые звезды горят!
- Кто мне сказал, что во мгле заметеленной
Глохнет покинутый луг?
Кто мне сказал, что надежды потеряны?
Кто это выдумал, друг?
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь…

ФЕРАПОНТОВО

В потемневших лучах горизонта
Я смотрел на окрестности те,
Где узрела душа Ферапонта
Что-то Божье в земной красоте.
И однажды возникло из грезы,
Из молящейся этой души,
Как трава, как вода, как березы,
Диво дивное в русской глуши!
И небесно-земной Дионисий,
Из соседних явившись земель,
Это дивное диво возвысил
До черты, не бывалой досель…
Неподвижно стояли деревья,
И ромашки белели во мгле,
И казалась мне эта деревня
Чем-то самым святым на земле…

ЗВЕЗДА ПОЛЕЙ

Звезда полей, во мгле заледенелой
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою…
Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром…
Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.
Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей…

О Человеке: Юрий Лошиц о Николае Рубцове

Есть достаточно подтверждений тому, что поэт сторонился богемы. Подтверждение тому можно найти в его стихах, в его письмах, в воспоминаниях о нём современников. Что стояло за этим?

Его взгляд на богемную среду впервые нашел отражение в стихотворении «В гостях», написанном в 1962 году. Именно здесь - единственный раз у Рубцова - встречаем мы само слово «богема». И здесь же - его развёрнутое определение богемности как стиля жизни.

Да и само подобное стихотворение, где обозначена рубежная твёрдость, легко различим взыскательный прищур, для творчества Рубцова единственное в своём роде. И ещё - нелицеприятность оценок, которая ни до, ни после того в его стихах по отношению к современникам не встречается. Кажется, так заметно, так взыскательно о богеме никто из поэтов, кроме Рубцова, вслух и не говорил - ни тогда, в шестидесятые, ни позже.

1962 год для него - вообще особенная мета. Это время вызревания исповедальных и провидческих одновременно «Видений на холме». Отсюда, собственно, Николай Рубцов и начинается как судьбоносное имя в русской поэзии последних времён.

Уже на подходе такие стихотворные откровения как «Русский огонёк», «Я буду скакать по полям задремавшей отчизны…», «Тихая моя родина», «В этой деревне огни не погашены», «Горница», «Журавли», «Звезда полей»… На пространстве всего в десять лет - какой восхитительный взлёт, какое поистине ангельское парение, пусть и в предчувствии ледяного дыхания!

В его стихи снова, после первых, ещё отроческих, проб, полновластно врываются просторы земли, скорбные и благодатные «сельские виды», прозрачные, как на древней иконе, видения в короне восходящих лучей. Они вытесняют в лирике поэта намеренно жёсткую угловатость морских сюжетов, чёрно-белую графику городского пейзажа и быта, которая так «торчит», когда читаешь «В гостях».

Впрочем, первоначальное название было иным - не «В гостях», а «Поэт». Именно так - в первом сборнике стихотворений Николая Рубцова «Волны и Скалы», изданном машинописным способом в Ленинграде летом того же 1962 года - в количестве всего шести экземпляров. Под таким названием запомнил его и поэт Глеб Горбовский, которому стихотворение было посвящено.

Трущобный двор. Фигура на углу.
Мерещится, что это Достоевский.
И желтый свет в окне без занавески
Горит, но не рассеивает мглу.

Гранитным громом грянуло с небес!
В трущобный двор ворвался ветер резкий,
И видел я, как вздрогнул Достоевский,
Как тяжело ссутулился, исчез…

Не может быть, чтоб это был не он!
Как без него представить эти тени,
И жёлтый свет, и грязные ступени,
И гром, и стены с четырёх сторон!

Я продолжаю верить в этот бред,
Когда в своё притонное жилище
По коридору в страшной темнотище,
Отдав поклон, ведёт меня поэт…

Уже в самом начале в стихотворении намечены штрихи богемной обстановки, которая будет развёрнута дальше, а пока что подкреплена петербургскими видами в духе прозы Достоевского.

Но почему всё-таки последовало переименование: не «Поэт», а «В гостях»? Не потому ли, что автор в описываемой среде ощущал себя именно гостем, нешуточно ошеломлённым, готовым, кажется, уйти не заходя. Такое его состояние красноречиво передано четырьмя строками, отсутствующими в сборнике «Волны и скалы»:

Куда меня, беднягу, занесло!
Таких картин вы сроду не видали,
Такие сны над вами не витали,
И да минует вас такое зло!

Зато лишь в самиздатской книжке 1962 года читаем большой отрывок, изъятый из следующих вариантов стихотворения, как легко понять, по цензурным соображениям. Это первый монолог хозяина-поэта и явление его привычных посетителей.

Он, как матрос, которого томит
глухая жизнь в задворках и в угаре:
- Какие времена на свете, Гарри!
- О! Времена неласковые, Смит…

В моей судьбе творились чудеса!
Но я клянусь любою клятвой мира,
Что и твоя освистанная лира
Ещё свои поднимет паруса!

Ещё мужчины будущих времён,
(да будет воля их неустрашима!)
разгонят мрак бездарного режима
для всех живых и подлинных имён!

…Ура, опять ребята ворвались!
Они ещё не сеют и не пашут.
Они кричат,
они руками машут!

Они как будто только родились!
Они - сыны запутанных дорог…

И вот,
стихи, написанные матом,
ласкают слух отчаянным ребятам,
хотя, конечно, всё это - порок!

И лишь затем следует строфа, сохранившаяся и в рукописи 1964 года, и в сборнике «Зелёные цветы»:

Поэт, как волк, напьётся натощак,
И неподвижно, словно на портрете,
Всё тяжелей сидит на табурете,
И всё молчит, не двигаясь никак.

Хотя считал, что стихотворение в первоначальном виде «содержало гораздо больше строф, нежели в нынешней, посмертной редакции», на самом деле картина несколько сложнее. Итоговый вариант не только потерял, но и приобрёл. Он дополнен вторым монологом поэта, чьё пьяное велеречие - обо всём и обо вся - разочарованный гость сопровождает горькой укоризной:

И думал я: «Какой же ты поэт,
Когда среди бессмысленного пира
Слышна всё реже гаснущая лира,
И странный шум ей слышится в ответ?..»

Это не осуждение, а именно укоризна, сострадательная по сути. Ведь за гаснущую лиру поэта гостю явно обидно. Впрочем, и голос его самого вот-вот исчезнет в «странном шуме»:

Но все они опутаны всерьёз
Какой-то общей нервною системой:
Случайный крик, раздавшись над богемой,
Доводит всех до крика и до слёз.

Как видим, в этом суммированном (с 1962-го по 1971-й) изображении богемы тоже вроде бы нет сугубого осуждения. Скорее тут различаются незлобивая шутка, лёгкий сарказм. Однако в «коллективном портрете» вовсе не случайно присутствует слово «всерьёз». Вес этого слова ещё возрастёт, когда вспомним, что в ранней редакции строка звучала иначе: вместо «Но все они опутаны всерьёз» читалось: «Но всё равно опутан я всерьёз». Не только все они - но и я. Жест самоотстранения появится позже.

В любом случае Рубцов сразу же точно подметил и определил: богема по сути своей невозможна без обязательной спайки, без опутанности «какой-то общей нервною системой». В её наэлектризованное поле хаотично вовлекаются не только люди, их слова, жесты, но и предметы, и состояния природы.

И всё торчит.
В дверях торчит сосед,
Торчат за ним разбуженные тётки,
Торчат слова,
Торчит бутылка водки,
Торчит в окне бессмысленный рассвет.

Такого вот «бессмысленного рассвета» в стихах Николая Рубцова мы, к счастью, больше никогда не увидим.

Казалось бы, тема исчерпана. Поэту больше не было нужды определять богему как таковую. Как стиль поведения, как способ существования в литературе она его больше не интересовала. Последовало лишь два-три лёгких отголоска по мотивам стихотворения «В гостях», близких ему по времени - и всё. Да в стихотворении «Сергей Есенин», написанном тогда же, в 1962 году, Рубцов решительно восстал против расхожего бульварного мнения о кабацкой грусти как основном мотиве творчества любимого поэта.

Грусть, конечно, была… Да не эта!
Вёрсты все потрясённой земли,
Все земные святыни и узы
Словно б нервной системой вошли
В своенравность есенинской музы!

Это сопротивление Рубцова слухам и россказням, опутывающим образ поэта, по сути своей нацелено против богемной среды. Той самой, что и при жизни Есенина, и после его смерти неустанно продолжала подпитывать удобную ей легенду о слабовольном авторе упадочных, грустных мотивов. Легенда вроде бы снисходительно-сочувственная, но как-то она ловко переплеталась с жёсткой прокурорской фразеологией из статей Троцкого и Бухарина.

Нужно ли сегодня, через сорок лет после гибели Николая Рубцова, вспоминать о старой, казалось бы, вполне изжитой тяжбе поэта с литературной богемой?

В предисловии к своим «Волнам и скалам» он писал: «Любая «игра» не во вред стихам, если она - от живого образа, а не от абстрактного желания «поиграть». Это замечание - тоже к портрету среды, запечатлённой в его стихотворении 1962 года.

Неспособная к высокому, вдохновенному труду, богема порывается подменить его всяческими словесными имитациями.

Неразборчивость, игривость, бесцеремонность в обращении со словом, постоянный зуд к словесным подтасовкам, двусмысленностям - родовая черта богемы, озабоченной участием в литературе.

В её обольстительном словоизвержении на каждом шагу мелькают бойкие самооценки: «шедевр», «гений», «гигант», «очаровательно», «изумительно»… «бесподобно», «божественно», «чудно», «восторг», «блеск».

В типичном богемном притоне беспрерывно клокочет неимоверное варево. Тут всё вперемешку: лесть, сплетня, велеречие, оговор, анекдот, бахвальство, сюсюканье, всё плоское, подлое, пошлое, выспреннее…

Особенно лесть - она тут звучит постоянно, как мелкая разменная монетка.

Богема беспрерывно обязана мелькать вокруг чего-то подлинного. Как стая мотыльков возле горячей лампы.

Текучая, ненадёжная, капризная, ускользающая масса, - она во всё хочет вмешиваться и всё обсуждать, ни за что по сути не отвечая. Она завистливо подделывается под всё жизненное, настоящее, достоверное, а когда её уличают в смехотворности её потуг на самостоятельную жизнь, она тут же забывает свой льстивый тон, становится холодной, злопамятной, вкрадчиво-мстительной… «И плюет на алтарь, где твой огонь горит, И в детской резвости колеблет твой треножник».

Пушкин у нас первым дал ей имя, определил её как чернь. С тех пор она беспрестанно перетекает из салона в салон, из подвала в притон. И это она наконец придумала для себя липкое местопребывание и занятие: тусовка, тусоваться…

А что Рубцов? По сути, современная богема, как ей и предписано, не в состоянии понять и принять Рубцова. Язык рубцовских звёзд - для неё чужой, слишком деревенский. Рубцовское высокое чувство Родины, родной веры ей претит.

Не зная, куда ещё податься, иногда она вдруг пускается без удержу подражать ему. Но кроме пьяненького надрыва, крикливо-лицемерных признаний любви к России ничего у неё не выходит. Только расписывается в своей душевной и духовной расслабленности и расхристанности.

Проглядев большой прилив народной любви к слову Николая Рубцова, она, богема, суетливо законодательствует теперь в «моде на Рубцова», - «торчит», по его меткому слову, на разных эстрадных подмостках со своим графоманским музыкальным перебряком к его стихам. Да, ей бы так хотелось поглотить его своим попсовым селем, вытеснить высокие смыслы его лирики из сознания старых, а особенно новых поколений.

Напрасные старания. Как Пушкин и Тютчев, как Некрасов и Есенин, Николай Рубцов не отделим от неколебимых основ русского мира.

Родился в 1936 году в поселке Емец Архангельской области. Позже его семья переехала в Вологду. Началась война, и отец маленького Николая ушел на фронт, откуда уже не вернулся; еще через год мальчик лишился матери. Значительная часть детства будущего поэта прошла в одном из детских домов Вологодской области.
Именно в малой родине Николая Рубцова следует искать истоки его глубоко национальной по духу лирики. Судьба поэта неразрывно связана с русским Севером. Здесь он учился в двух техникумах (лесотехническом и горно-химическом), работал кочегаром и служил в морфлоте в звании матроса.
В 1962 году Рубцов создает свой первый, пока лишь машинописный и неофициальный стихотворный сборник – «Волны и скалы». Тогда же он поступает в Литературный институт имени Максима Горького, который заканчивает в 1969 году. Первый печатный сборник поэзии Рубцов выпускает в 1965 году под обобщающим названием «Лирика». В конце 60-х – начале 70-х годов свет увидели и другие книги его стихов: «Звезда полей», «Душа хранит», «Сосен шум», «Зеленые цветы» и последний сборник «Подорожники». Часть из этих книг была выпущена после смерти Рубцова – он умер в 1971 году в Вологде.
Николая Рубцова часто упрекали в некоторой вторичности его стихов по отношению к поэзии Есенина, Блока, Тютчева, Фета и других великих поэтов. Устав от этих замечаний, Рубцов составил стихотворный ответ критикам:

Я переписывать не стану
Из книги Тютчева и Фета,
Я даже слушать перестану
Того же Тютчева и Фета.
И я придумывать не стану
Себя особого, Рубцова,
За это верить перестану
В того же самого Рубцова,
Но я у Тютчева и Фета
Проверю искреннее слово,
Чтоб книгу Тютчева и Фета
Продолжить книгою Рубцова!..

Из этих строк явственно видно, что поэт не стремится слепо подражать классикам, он ратует за преемственность подлинной поэзии: искреннюю манеру хороших стихов нужно не только перенять, но и развить, что гораздо сложнее. Для этого преемник должен жить теми же мыслями и эмоциями, что и вдохновивший его поэт прошлого. Такую общность Рубцов ощущает с Сергеем Есениным. Ему даже удается довольно точно передать обуревающие Есенина чувства в своем стихотворении «Последняя осень»:

И понял он, что вот слабеет воля,
А где покой среди больших дорог?!
Что есть друзья в тиши родного поля.
Но он от них отчаянно далек!
И в первый раз поник Сергей Есенин…

Лирику Николая Рубцова часто называют печальной и даже мрачной. Поэт действительно дал повод так думать: не последнее место в его произведениях занимала тема смерти. Но смерть в стихах Рубцова – отнюдь не разрушающая стихия и не конец пути, напротив, она предстает хранителем старины и великой истории Родины. Так, в знаменитом стихотворении «Над вечным покоем» непременным атрибутом смерти и погребения становится их «святость»:

…И так в тумане омутной воды
Стояло тихо кладбище глухое,
Таким все было смертным и святым,
Что до конца не будет мне покоя.

Земным символом сохраняющей былое «святой» смерти выступают белые ромашки на погосте, «существа уже иного мира»:

И эту грусть, и святость прежних лет
Я так любил во мгле родного края,
Что я хотел упасть и умереть
И обнимать ромашки, умирая…
…….
Когда ж почую близость похорон,
Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный свято погребен
В такой же белой горестной рубашке…

Главный мотив лирики Николая Рубцова – воспевание старой Руси, той деревенской части России, которая ближе всего к природе. Например, в стихотворении «В сибирской деревне» поселение неотделимо от окружающего его осеннего леса, едино с бурной рекой:

Какой покой!
Здесь разве только осень
Над ледоносной
Мечется рекой,
Но крепче сон,
Когда в ночи глухой
Со всех сторон
Шумят вершины сосен…
………..
Случайный гость,
Я здесь ищу жилище
И вот пою
Про уголок Руси,
Где желтый куст,
И лодка кверху днищем,
И колесо,
Забытое в грязи…

В стихотворении «Доволен я буквально всем!» Рубцов с восторгом говорит о единении с русской природой:

Я так люблю осенний лес,
Над ним – сияние небес,
Что я хотел бы превратиться
Или в багряный тихий лист,
Иль в дождевой веселый свист,
Но, превратившись, возродиться…

Современникам Николая Рубцова удалось удивительно точно подвести черту под его творчеством, запечатлев на могильной плите поэта лишь одну, но прекрасно характеризующую Рубцова строчку из его стихотворения: «Россия, Русь! Храни себя, храни!». Едва ли можно было выразиться удачнее. Николай Рубцов войдет в литературу простым и искренним певцом своей великой Родины – более чем достойный итог для поэта.

Николай Рубцов – советский лирический поэт родился 3 января 1936 года в городе Емецке Архангельской области в простой семье. Его лирика посвящена проникновенной поэзии природы, сельской жизни. Первая книга стихов "Лирика" вышла в 1965 в Архангельске. Затем были изданы поэтические сборники "Звезда полей" (1967), "Душа хранит" (1969), "Сосен шум" (1970). Готовившийся к печати сборник "Зелёные цветы" появился уже после смерти поэта, который трагически погиб в ночь на 19 января 1971 в Вологде в результате нелепого инцидента, а именно: семейной ссоры со своей невестой, начинающей поэтессой Людмилой Дербиной (Грановской). Судебное следствие установило, что смерть наступила в результате удушения. Людмила Дербина была осуждена на 7 лет.
Кроме того, после смерти Н. Рубцова были опубликованы его сборники: "Последний пароход"(1973), "Избранная лирика" (1974), "Стихотворения" (1977). Биографы говорят о стихотворении Рубцова "Я умру в крещенские морозы", как о предсказании даты собственной трагической смерти. О своей поэзии сам Николай Рубцов написал:

Я переписывать не стану
из книги Тютчева и Фета,
я даже слушать перестану
того же Тютчева и Фета.

И я придумывать не стану
себя особого, Рубцова,
за это верить перестану
В того же самого Рубцова.

Но я у Тютчева и Фета
проверю искреннее слово,
чтоб книгу Тютчева и Фета
продолжить книгою Рубцова!..

На душе соловьиною трелью
не звените, далёкие дни!
Тихий дом, занесённый метелью,
не мани ты меня, не мани!

Неужели так сердце устало,
что пора повернуть и уйти?
Мне ведь так ещё мало, так мало,
даже нету ещё двадцати...

Выпал снег – и всё забылось,
чем душа была полна!
Сердце проще вдруг забилось,
словно выпил я вина.

Вдоль по улице по узкой
чистый мчится ветерок,
красотою древнерусской
обновился городок.

Снег летит на храм Софии,
на детей, а их не счесть.
Снег летит по всей России,
словно радостная весть.

Снег летит – гляди и слушай!
Так вот, просто и хитро,
жизнь порой врачует душу...
Ну и ладно! И добро.

Сборники и отдельные издания

Поэзия

1. Лирика: [С крат. биогр. справкой].- Вологда: Сев.-Зап. кн. изд-во. 1965.- 40 с.: портр.

2. Звезда полей : Стихи / Худож. А. Бучнев.- М.: Сов. писатель, 1967.- 111 с.

3. Душа хранит / [Худож. В. Иванов].- Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1969.- 95 с.: портр.

4. Сосен шум: Стихи.- М.: Сов. писатель, 1970.- 86 с.: портр.

5. Зеленые цветы. - М.: Сов. Россия, 1971.- 143 с.: портр.

6. Последний пароход: Стихи / [Предисл. С. Викулова; Худож. В. Сергеев].- М.: Современник. 1973,- 142 с.: портр., цв.ил.

7. Избранная лирика / Сост. [и авт. послесл.] В. Оботуров; Грав. на дереве Г. и Н. Бурмагиных.- Вологда: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1974.- 159 с.: ил., портр. на суперобл.- (Б-ка сев. поэзии).- То же.- 2-е изд., испр.- Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1977.- 159 с.: ил., портр. на суперобл.

8. Первый снег / [Оформ. Г.Бурмагиной].- Вологда: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1975.- 16 с., ил.- Для детей мл. шк. возраста.

9. Подорожники / [Крат. предисл. ред.]; Сост. и авт. предисл. В. Коротаев; [Худож. В. Сергеев].- М.: Мол. гвардия, 1976.- 302 с.: портр., ил.- Библиогр.: с.296.

10. Первый снег / [Худож. Б. Лупачев).- Барнаул: Алт. кн. изд-во, 1977.- с.: грав.- Стихи для детей мл. шк. возраста.

11. Стихотворения (1953-1971) / [Предисл. В. Кожинова; Ксилография Н. Калиты].- М.: Сов. Россия, 1977.- 239 с. : портр.- (Поэтич. Россия).

Разд.: Волны и скалы (1953-1962); Звезда полей (1962-1966); Сосен шум (1966-1969); Зеленые цветы (1969-1971).

12. Всей моей любовью и тоской: Лирика / [Крат. предисл. ред.; Сост. и авт. послесл. Л. Урушева; Оформ. Р.Климова].- Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1978.- 78 с.: портр., ил.- (Поэты Севера. Кн. полка подростка).

13. Зеленые цветы: Стихи / [Худож. Б. Лупачев].- Барнаул: Алт. кн. изд-во, 1978.- 128 с.- Для сред. и ст. возраста.

14. Ласточка / [Худож. В. Аверкиев].-Кемерово: Кн. изд-во. 1978.- с.: цв.ил.- Для дошкольников.

15. Стихотворения / Сост. [и авт. предисл.] В. Оботуров; Рис. Л. Бирюкова.- М.: Дет. лит.. 1978.- 191 с.: портр.. ил.- (Поэтич. б-чка школьника).- Для ст. возраста.

16. Избранное / Вступ. ст. С. Викулова; Сост. С. Викулова и В. Оботурова; Примеч. и подгот. текста В. Оботурова; [Оформ. худож. С. Томилина].- М.: Худож. лит., 1982.- 319 с., 1 л. портр.- Алф. указ. стихотворений: с. 303-311; Библиогр.: с. 312.

Разд.: Из книги «Лирика», 1965; Из книги «Звезда полей», 1967; Из книги «Душа хранит», 1969; Из книги «Сосен шум», 1970; Из книги «Зеленые цветы», 1971; Стихи разных лет.

17. Про зайца: Стихи / [Сост. В. Оботурова; Рис. А. Демыкина).- М.: Дет. лит.1983.- 14 с.: цв. ил.- (Для маленьких).- Для дошк. возраста- То же.- 1986; То же / Худож. Н. Левинская.- М.: Дет. лит., 1989.- с.: цв. ил.- (Для маленьких).- Для дошк. возраста; То же.- 1993.

18. Стихотворения / Сост. [и ант. предисл.] В. Кожинов; Оформ. Б. Диадорова.- М.: Сов. Россия. 1983.- 172 с.- (Сел. б-ка Нечерноземья).

Разд.: Волны и скалы (1953 -1962); Звезда полей (1962-1966); Сосен шум (1966-1969); Зеленые цветы (1969--1971).

19. Лирика / Сост. В. Оботуров; Худож. Ю. Коннов.- М.: Современник, 1984.- 294 с.: грав.

20. Посвящение другу / [Предисл. С. Викулова]; Сост. (и авт. примеч.] В. Оботуров; Худож. Б. Непомнящий.- Л.: Лениздат. 1984.- 254 с.: портр., ил.- Библиогр.: с. 247-249.

Разд.: Тайна и слово; Меняя прежние черты; Звезда полей горит, не угасая...; Меня звала моя природа; Я люблю судьбу свою.

21. Звезда полей=Lauku zvaigzne / (Сост. и авт. предисл. на латыш. яз. И. Аузинь; Пер. на латыш. яз. И. Аузинь и Р. Ремас).- Riga: Liesmа. 1985.- 110 с.: портр.- Текст парал. рус., латыш.- (1000 rindu = 1000 строк).

22. Подорожники / [Крат. предисл. ред.]; Сост. и авт. предисл. В. Коротаев; Грав. В. Сергеева.- 2-е изд., доп.- М.: Мол. гвардия, 1985.- 318 с.: портр., грав.- Библиогр.: с. 311.

Разд.: Стихотворения, 1962-1971; Из ранних стихов, 1957-1962.

23. Стихотворения / Вступ. ст., сост. и коммент. В. Оботурова; [Худож. Р. Климов].-- Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1985.- 191 с.: портр.- (Рус. Север).

24. Звезда полей: [С крат. биогр. справкой] / Худож. В. Костицын.- М.: Сов. Россия, 1986.- с.: цв. ил.-Для детей мл. шк. возраста.

25. Стихи / Сост. и предисл. В. Кожинова; Оформ. худож. А. Серебрякова.- М.: Худож. лит., 1986.- 342 с., 1 л. портр.- (Б-ка сов. поэзии).

Разд.: Из ранних стихов, 1953-1962; Стихи, 1962-1970; Стихи неизвестных лет.

26. Песни на стихи Николая Рубцова / Сост. Н. Шантаренков; [Предисл. С. Викулова]; Муз ред. В. Фидлер.- М.: Сов. Россия, 1989.- 128 с.: нот.- (Б-чка «В помощь худож. самодеятельности»; № 11).

27. Видения на холме : Стихи, пер., проза, письма: (С автобиогр.) / Вступ. ст. и сост. В. Коротаева: Худож. В. Сергеев.- М.: Сов. Россия, 1990.- 397 с., 1 л. портр., 16 л. фот.: ил.

28. Про зайца: Стихи / [Предисл. Н. Старшинова]; Худож. В. Чапля.- М.: Малыш. 1990.- с.. цв. ил,- Для мл. шк. возраста.

29. Luulet = Стихотворения / (Сост. и авт. послесл. на эст. яз. И. Таэл]; Худож.-оформ. Т. Винт.- Таллинн: Eesti raamat, 1990.- 142 с.- Текст парал. рус., эст.

30. Добрый Филя / [Худож. Н.Мишуста].- Вологда: Вестн., 1991.- 16 с.: ил.

31. «Мурманский стан» / (Послесл. В.Тимофеева.- Мурманск): Рус. север, 1991- с.: портр.

32. Россия, Русь! Храни себя, храни!: Стихи, пер., воспоминания, проза, письма: [С автобиогр.] / Вступ. ст., [послесл.] и сост. В. Коротаева; Худож. В. Сергеев.- Вологда: ИЧП «Крис-Кричфалуший», 1991.- 448 с.: портр., ил.- На пер.: 1.

Разд.: Стихотворения, 1962-1971; Из ранних стихов, 1957-1962; Стихи разных лет; Переводы: X. Дзаболов (осет. яз.); Г. Багандов (дарг. яз.); Воспоминания. Проза; Письма.

33. Россия, Русь! Храни себя...: Стихи / Сост. В. Сафонов; [Худож. А. Салтанов].- М.: Воениздат, 1992.- 383 с., 1 л. портр.: ил.

Разд.: Лирика; Из ранних стихов (1953- 1962). Помимо стихов Рубцова, включ. также воспоминания В. Сафонова «Николай Рубцов».

34. Русский огонек: Стихи, пер., воспоминания, проза, письма: [С автобиогр. / Вступ. ст. В. Коротаева].- Вологда: Вестн., 1994.- 425 с.. 8 л. фот.; 1 л. портр.-На пер.: 1.

Разд.: Стихотворения, 1962-1971; Из ранних стихов, 1957-1962; Стихи разных лет; Переводы: X. Дзаболов (осет. яз.); Г. Багандов (дарг. яз.); Воспоминания; Письма.

36. Осенняя луна: Кн. избр. лирики / Сост. [и авт. послесл.] О. Дмитриев.- М.: Моск. рабочий, 1996.- 175 с., портр. на обл.

Разд.: До конца, до тихого креста...; Улетели листья с тополей...

36. Прощальная песня: Сб. стихотворений / Сост. и авт. вступ. ст. В. Коротаев; Оформ. худож. В. Серебрякова.- М.: Рус. кн.. 1996.- 303 с.: портр.- (Поэтич. Россия).-То же.- 1997.

Разд.: Стихотворения, 1962-1971; Из ранних стихов, 1957-1962.

37. Николай Рубцов. Вологодская трагедия: [С автобиогр.] / Сост., подгот. текстов Н. Коняева; На фронт. Н. Рубцов. Рис. В. Клыкова.- М.: Эллис Лак. 1997.- 463 с.: портр.

Из содерж.: Разд.: Волны и скалы; Звезда полей; Сосен шум; Зеленые цветы; Стихи, не включавшиеся при жизни поэта в сборники; Письма. Помимо стихов и писем Н. Рубцова, в кн. включ. также монография Н. Коняева «Путник на краю поля» и след. воспоминания: Горбовский Г. Долгожданный поэт; Кожинов В. В кругу московских поэтов; Романов А. Искры памяти; Коротаев В. «Гиря дошла до полу...».

38. Стихи . Ростов н/Д., изд-во "Феникс", 1998.

Из содерж.: Разд.: Из ранних стихов 1958-1962; Стихи 1962-1970; Стихи неизвестных лет; Помимо стихов Н. Рубцова, в кн. включ. также повесть Н.Коняева "Ангел Родины".

39. Стихотворения. Составитель, автор вступит. статьи и примечаний В.В.Кожинов. - М., Профиздат, 1998, 350с.

40. Избранное . Составитель А.Заиванский. СПб., изд-во "Диамант", 1998.

41. Улетели листья... М:Эксмо-Пресс, 1998

Разд.: В краю, не знающем печали; Полюби и жалей; Тихая моя Родина; Когда души не трогает беда; До конца, до тихого креста; Диво дивное.

42. Звезда полей . Составление, подготовка текстов Л.А.Мелкова, Н.Л.Мелковой. - М.:Воскресенье, 1999.

43. Последняя осень . М:Эксмо-Пресс, 1999

Стихотворные тексты Н. Рубцова см. также в нотных изданиях: Гурьев Ю. Семь хоровых поэм на стихи Николая Рубцова: Без сопровожд.- М.: Сов. композитор. 1987.- 44 с.: Головин А. Простые песни: Кантата на стихи Н. Рубцова: Для меццо-сопрано, баса, фп. и камер, оркестра: Партитура.- М.: Сов. композитор. 1991.- 87 с.- Тит. л. парал. рус.. англ.

Кроме композиторов, указанных в настоящем разделе и разделе «Публикации в периодических изданиях и коллективных сборниках», музыку на тексты Н. Рубцова писали также М. Алексеев, И Арсеев, Ю. Багрий, А. Барыкин, Г. Белов, Ю. Беляев. В. Берковский, К. Волков, Б. Грабовский. Н. Гринчук, Д. Долалев, Н. Драчков, А. Дулов, В. Дьяченко, И. Егиков, М. Ермолаев, В. Ефремов, Г. Заволокин, Ю. Зыслин, А. Иванов, Н. Иванова, Н. Карш, Ю. Коломников, Е. Комелькова, С. Круль, Н. Кудрин, И.Левин, К. Линк, С. Маги, Р. Мануков, Е.Матвеев, К. Молчанов, А. Морозов, С. Нагибин. М. Новоселов, Т. Островская, К. Пак, М. Парцхаладзе, В. Пьянков, В. Рубин, Б. Ривчун, В. Рябов, В. Салманов, Ю. Симакин, С. Сиротин, Н. Сметанин, А. Смирнов, Ю. Смирнов, В. Стрелков, В.Студенцов, В. Стуков, Н. Тюрин, А. Хазов, А. Харютченко, В. Шибаев, А. Шилов, Д. Ширяев. Г. Шумилов, Р. Щапин, Е. Щекалев, А. Яцевич.

Николай Михайлович Рубцов (1936-1971) - русский поэт. Родился в поселке Емецк Архангельской области. Был матросом, рабочим. В 1969 г. окончил Литературный институт им. М. Горького. Начал печататься с 1957 г. Его проникновенная поэзия природы, сельской жизни проста по своей стилистике и тематике. Творчество Н. Рубцова связано преимущественно с родной Вологодчиной. Лирика Рубцова отличается творческой подлинностью, внутренней масштабностью, тонко разработанной образной структурой. Поэтом были написаны сборники стихотворений «Лирика» (1965), «Звезда полей» (1967), «Душа хранит» (1969), «Сосен шум» (1970), «Стихотворения. 1953-1971».

Звезда полей

Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром...

«Звезда полей» дарит свой неугасимый свет для всех «тревожных жителей земли», касается всех своим «приветливым» лучом.

Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей...

Русский огонек

Лирический герой находится один «в бескрайнем мертвом поле». Вокруг его оцепеневшие снега, темное небо без звезд. Неожиданно он увидел «тихий свет» и пошел на него.

Я был совсем как снежный человек,
Входя в избу (последняя надежда!),
И услыхал, отряхивая снег:
- Вот печь для вас и теплая одежда...
Потом хозяйка слушала меня,
Но в тусклом взгляде Жизни было мало,
И, неподвижно сидя у огня,
Она совсем, казалось, задремала...

И вдруг открылся мне
И поразил
Сиротский смысл семейных фотографий:
Огнем, враждой
Земля полным-полна,-
И близких всех душа не позабудет!..
- Скажи, родимый,
Будет ли война? -
И я сказал: - Наверное, не будет.
- Дай Бог, дай Бог..
Ведь всем не угодишь,
А от раздора пользы не прибудет...
И вдруг опять:
- Не будет, говоришь?
- Нет, - говорю,- наверное, не будет.
- Дай Бог, дай Бог...

Хозяйка долго смотрела на гостя, не поднимая седой головы, «как глухонемая». Она тихо дремала у огня.

Но я глухим бренчанием монет
Прервал ее старинные виденья...
- Господь с тобой! Мы денег не берем!
- Что ж, - говорю,- желаю вам здоровья!
За все добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью...

За то, что, с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь, горишь, как добрая душа,
Горишь во мгле - и нет тебе покоя...

В горнице

Картина горницы, освещенной светом ночной звезды. Лирический герой говорит о матушке, которая приносит ведро воды. Сам же он ничего не хочет сегодня делать.

Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.

Дремлет на стене моей
Ивы кружевная тень,
Завтра у меня под ней
Будет хлопотливый день!

Хлопоты будут таковы: нужно будет поливать цветы, думать о своей судьбе, до «ночной звезды» мастерить лодку.

Во время грозы

Внезапно небо прорвалось
С холодным пламенем и громом!
И ветер начал вкривь и вкось
Качать сады за нашим домом.

Завеса дождя заволокла лес, на землю слетают молнии. Горой шла туча, металось стадо, кричал пастух, молчала только церковь «набожно и свято».

Молчал, задумавшись, и я,
Привычным взглядом созерцая
Зловещий праздник бытия,
Смятенный вид родного края.

И все раскалывалась высь,
Плач раздавался колыбельный,
И стрелы молний все неслись
В простор тревожный, беспредельный.

«Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны...»

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племен!
Как прежде скакали на голос удачи капризный,
Я буду скакать по следам миновавших времен...

Лирический герой вспоминает былые дни - игру гармониста, как плясал до изнеможения сам председатель, как он требовал выпить «за доблесть, за труд и за честность», как носил на руках, «как знамя», лучшую жницу. Лирический герой в «майском костюме» мчался на звуки первомайского веселья.

Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно
Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!
Пустынно мерцает померкшая звездная люстра,
И лодка моя на речной догнивает мели.

Пропал белоколонный «храм старины», пропали приметы прошлых счастливых лет. Лирический герой говорит, что ему не жаль «растоптанной царской короны», а жаль именно «разрушенных белых церквей».

Но он счастлив тем, что родился в лугах, «словно ангел, под куполом синих небес». Лирический герой опасается одного:

Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица,
Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!

Боюсь, что над нами не будет таинственной силы,
Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,
Что, все понимая, без грусти пойду до могилы...
Отчизна и воля - останься, мое божество!

Он призывает прошлое не уходить безвозвратно:

Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!
Останься, как сказка, веселье воскресных ночей!
Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы
Старинной короной своих восходящих лучей!..

Лирический герой «будет скакать» между полей, и никто не услышит «глухое скаканье».

И только, страдая, израненный бывший десантник
Расскажет в бреду удивленной старухе своей,
Что ночью промчался какой-то таинственный всадник,
Неведомый отрок, и скрылся в тумане полей...

Осенняя песня

Потонула во тьме
Отдаленная пристань.
По канаве помчался -
Эх - осенний поток!
По дороге неслись
Сумасшедшие листья,
И всю ночь раздавался
Милицейский свисток.

Я в ту ночь позабыл
Все хорошие вести,
Все призывы и звоны
Из Кремлевских ворот,
Я в ту ночь полюбил
Все тюремные песни,
Все запретные мысли,
Весь гонимый народ.

Ну так что же? Пускай
Рассыпаются листья!
Пусть на город нагрянет
Затаившийся снег!
На тревожной земле
В этом городе мглистом
Я по-прежнему добрый,
Неплохой человек.

А последние листья
Вдоль по улице гулкой
Все неслись и неслись,
Выбиваясь из сил.
На меня надвигалась
Темнота закоулков,
И архангельский дождик
На меня моросил...

Лирика Н. Рубцова

Всего шесть лет продолжалось творчество этого поэта, но его талант был замечен и оценен по достоинству. Рубцов - певец русского севера, с его скромной природой, унылыми болотами и темными лесами. Поэт с такой любовью создает образы родного края, что невольно заставляет и читателя восхищаться его родиной. Поэтические темы Рубцова возникают из переживания природного мира, который ощущается как тайна. От этого поэзия для него становится сродни шаманству. Для Рубцова важно остановить мгновение, запечатлеть его.

В. Кожинов писал: «...существо поэзии Николая Рубцова - в воплощении слияния человека и мира», которое доступно ему благодаря причастности «тысячелетнему народному ощущению». Так, например, образ ночной звезды, создаваемый в стихотворении «Звезда полей», воплощает необходимую душе гармонию.

Николай Рубцов словно ощущает себя наследником многовековой русской истории. Критики считают, что творчество этого поэта соединило в себе традиции русской поэзии XIX-XX вв. - Ф. Тютчева, А. Фета, А. Блока, С. Есенина.

Глубина России для Рубцова - это русская деревня. В стихотворении «Видения на холме» Рубцов пишет:

Россия, Русь - куда я ни взгляну...
За все твои страдания и битвы
Люблю твою, Россия, старину,
Твои леса, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,
И небеса, горящие от зноя,
И шепот ив у омутной воды
Люблю навек, до вечного покоя...
Россия, Русь! Храни себя, храни!..