Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

История советской и российской науки знает много имён выдающихся деятелей, посвятивших ей свои жизни. Благодаря им был поднят на должную высоту уровень технического прогресса в нашей стране и общего образования его граждан. Одним из них был Шмидт Отто Юльевич, биография которого легла в основу этой статьи.

Первые шаги в науку

Известный советский ученый Отто Юльевич Шмидт родился 30 сентября 1891 года в Могилёве. Его предками по отцовской линии были немцы-колонисты, поселившиеся в XVIII веке в Лифляндии, а по материнской - латыши. С раннего детства в нём проявились незаурядные способности, которые в сочетании с усидчивостью и любовью к знаниям принесли блестящие плоды.

Окончив с золотой медалью классическую гимназию, а затем в 1913 году - физико-математическое отделение Киевского университета, Шмидт Отто Юльевич получил право остаться в стенах учебного заведения и готовиться к получению профессорского звания. В тот период результатом его трудов в области математики стала монография, опубликованная в 1916 году.

Общественная деятельность, сочетавшаяся с наукой

Как человек исполненный чувством гражданского долга, молодой учёный не мог оставаться в стороне от событий, охвативших страну в 1917 году. Не прерывая научной деятельности, Шмидт включился в работу Министерства продовольствия, созданного Временным правительством, а после победы большевиков вошёл в состав Наркомпрода. Тогда же он вступил в ряды Российской социал-демократической партии.

В 20-е годы Шмидт Отто Юльевич преподавал в различных высших учебных заведениях страны, в 1929 году стал руководителем одной из кафедр Московского университета. Параллельно с этим он развернул широкую деятельность в сфере народного образования. При его участии создавались центры по подготовке квалифицированных кадров для предприятий страны, открывались техникумы и реформировалась система высшего образования. Плодом его многолетних трудов стало издание Большой советской энциклопедии, главным редактором которой он являлся.

От Памира до Арктики

Находясь в 1924 году в Австрии, куда его направили для лечения хронического туберкулёза, Шмидт Отто Юльевич получил уникальную возможность окончить школу альпинизма. В те годы она была единственной в мире. Навыки, полученные во время занятий, пригодились ему во время международной экспедиции на Памир, которую советский ученый возглавил в 1928 году. Участвуя в многочисленных восхождениях, он провёл большую работу по изучению ледников, покрывавших эту обширную горную страну.

Однако главным делом жизни Отто Юльевича было освоение Арктики. К нему он приступил в 1929 году, и посвятил этому занятию последующее десятилетие. Вся страна тогда, не отрываясь, следила за беспримерными, по тем временам, экспедициями трёх советских ледоколов - «Седов», «Челюскин» и «Сибиряков», также возглавляемых Шмидтом.

Три победные экспедиции в Арктику

В результате первой из них, осуществлённой в 1929 году на ледоколе «Седов», учёным удалось достичь земли Франса-Иосифа, где в бухте Тихой под руководством Отто Юльевича начала работу полярная геофизическая обсерватория, позволившая провести исследование проливов и островов архипелага.

Годом позже была совершена новая экспедиция. Отто Юльевич Шмидт и сопровождавшие его учёные нанесли тогда на карту пять ранее неизвестных островов, получивших затем названия - Домашний, Длинный, Исаченко, Воронин и Визе. Однако истинным триумфом исследователей Севера стал переход, совершённый ими в 1932 году. Впервые в истории экспедиции, руководимой Шмидтом, удалось на ледоколе «Сибиряков» пройти путь из Архангельска в Тихий океан в течение одной навигации.

Это достижение положило основу для последующего освоения Арктики в интересах народного хозяйства. Шмидт Отто Юльевич, возглавлявший с 1930 года Всесоюзный арктический институт, после беспримерного плаванья на «Сибирякове» был назначен начальником Главного управления, контролирующего судоходство по Северному морскому пути.

Трагедия и подвиг челюскинцев

Имя Отто Юльевича неразрывно связано со знаменитой эпопеей челюскинцев, приковавшей к себе в 1933 году внимание всего мира. Началась она с того, что вначале очередной навигации по маршруту, пройденному прежде «Сибиряковым», было отправлено судно «Челюскин» под командованием О. Ю. Шмидта и В. И. Воронина. Целью плаванья являлась проверка возможности использования транспортного флота в условиях Ледовитого океана.

В состав экипажа входили 104 человека, среди которых, кроме членов судовой команды, были учёные-полярники с семьями, которым предстояло высадиться на острове Врангеля, а также рабочие для строительства всех сооружений, необходимых в условиях полярной ночи. Это плаванье, начавшееся вполне благополучно, закончилось трагедией. На одном из участков пути судно, не сумев справиться с сильными ветрами и течением, было раздавлено льдами, и через короткий промежуток времени затонуло.

Спасение и возвращение на Родину

К счастью, никто из участников экспедиции не пострадал. Как рассказывали потом свидетели тех событий, последним обречённое судно покинул Отто Юльевич Шмидт. На льдине полярникам пришлось провести два месяца, прежде чем их обнаружили и переправили на материк лётчики полярной авиации. Все участники спасения челюскинцев были тогда представлены к высоким правительственным наградам.

Для Отто Юльевича результатом двухмесячного пребывания среди полярных льдов стала жесточайшая пневмония, лечить которую он отправился на Аляску. После возвращения на Родину, где он был встречен как герой, Шмидт неоднократно выступал с докладами, в которых научно обосновывал дальнейшие перспективы развития Севера. В 1937 году за освоение Арктики и создание дрейфующей научной станции ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Последние годы жизни

Во время Великой Отечественной войны Отто Юльевич руководил эвакуацией научных учреждений, налаживанием их работы в тылу. В этот период мучивший его с детства туберкулёз значительно обострился и вынуждал учёного подолгу проводить время в различных лечебных заведениях. Несмотря на все усилия врачей, состояние Шмидта необратимо ухудшалось. Последние годы он был практически прикован к больничной койке. 7 сентября 1956 года этот выдающийся человек ушёл из жизни, открыв путь в науку многим своим последователям и ученикам. Его прах покоится на Новодевичьем кладбище столицы.

Жена и дети выдающегося учёного

После кончины Шмидта остались три его сына. Старший из них - Владимир, был рождён от брака Отто Юльевича с Верой Фёдоровной Яницкой, получившей известность как выдающийся педагог и психоаналитик. Их сын также внёс свой вклад в науку, став профессором, кандидатом технических наук.

Матерью второго сына Сигурда (фото есть в статье) стала Маргарита Эммануиловна Голосовкер. Литературовед по образованию, она занимала видный пост в Академии наук СССР. Сигурд Оттович стал известным советским и российским историком. Из жизни он ушёл сравнительно недавно - в 2013 году.

И, наконец, младший сын Шмидта - Александр, был рождён участницей экспедиции на «Челюскине» - Александрой Александровной Горской. Как и все участники той незабываемой эпопеи, она была представлена к правительственной награде - ордену Красной Звезды.

Ш мидт Отто Юльевич – выдающийся советский исследователь Арктики, учёный в области математики и астрономии, академик АН СССР.

Родился 18 (30) сентября 1891 года в городе Могилёв (ныне Республика Беларусь). Немец. В 1909 году окончил 2-ю классическую гимназию города Киева с золотой медалью, в 1916 году – физико-математический факультет Киевского университета. Первые три научные работы по теории групп написал в 1912-1913 годах, за одну из которых ему присуждена золотая медаль. С 1916 года приват-доцент в Киевском университете.

После Октябрьской революции 1917 года, О.Ю.Шмидт – член коллегий ряда наркоматов (Наркомпрода в 1918-1920 годах, Наркомфина в 1921-1922 годах, Центросоюза в 1919-1920, Наркомпроса в 1921-1922 и в 1924-1927 годах, член Президиума Госплана в 1927-1930 годах). Один из организаторов высшего образования, науки: работал в Государственном учёном совете при СНК СССР, член Президиума Коммунистической академии в 1924-1930 годах. Член РКП(б)/ВКП(б)/КПСС с 1918 года.

В 1921-1924 годах он руководит Государственным издательством, организует первое издание Большой Советской Энциклопедии, принимает деятельное участие в реформе высшей школы и разработке сети научно-исследовательских учреждений. В 1923-1956 годах профессор 2-го Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова (МГУ). В 1920-1923 - профессор Московского лесотехнического института.

В 1928 году Отто Юльевич Шмидт принимал участие в первой советско-германской памирской экспедиции, организованной АН СССР. Целью экспедиции было изучение структуры горных цепей, ледников, перевалов и восхождение на наиболее высокие вершины Западного Памира.

В 1929 году была организована арктическая экспедиция на ледокольном пароходе «Седов». Начальником этой экспедиции и «правительственным комиссаром архипелага Франца-Иосифа» был назначен О.Ю.Шмидт. Экспедиция успешно достигает Земли Франца-Иосифа; О.Ю.Шмидт создал в бухте Тихой полярную геофизическую обсерваторию, обследовал проливы архипелага и некоторые острова. В 1930 году была организована вторая арктическая экспедиция под руководством О.Ю.Шмидта на ледокольном пароходе «Седов». Были открыты острова Визе, Исаченко, Воронина, Длинный, Домашний, западные берега Северной Земли. Во время экспедиции был открыт остров, который был назван в честь начальника экспедиции – островом Шмидта.

В 1930-1932 годах - директор Арктического института АН СССР. В 1932 году экспедиция под руководством О.Ю.Шмидта на ледокольном пароходе «Сибиряков» в одну навигацию прошла весь Северный морской путь, положила прочное начало регулярным плаваниям вдоль берегов Сибири.

В 1932-1939 годах начальник Главсевморпути. В 1933-1934 годах под его руководством была проведена новая экспедиция на пароходе «Челюскин» с целью проверить возможность плавания по Северной морской трассе на корабле неледокольного класса. В момент гибели "Челюскина" во льдах и в дальнейшем при обустройстве жизни спасённых членов экипажа и экспедиции на плавучих льдах проявил мужество и твёрдую волю.

В 1937 году по инициативе О.Ю.Шмидта был организован Институт теоретической геофизики АН СССР (О.Ю.Шмидт был его директором до 1949 года, в 1949-1956 годах - заведующим отделом).

В 1937 году О.Ю.Шмидт организовал экспедицию на первую в мире дрейфующую научную станцию «Северный полюс-1» в самом центре Северного Ледовитого океана. А в 1938 году возглавил операцию по снятию персонала станции со льдины.

У казом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июня 1937 года за руководство организацией дрейфующей станции «Северный полюс-1» Шмидту Отто Юльевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина, а после учреждения знака особого отличия ему была вручена медаль «Золотая Звезда».

C 1951 года главный редактор журнала «Природа». В 1951-1956 годах работал в Геофизическом отделении МГУ.

Основные работы в области математики относятся к алгебре; монография «Абстрактная теория групп» (1916, 2-е изд. 1933) оказала значительное влияние на развитие этой теории. О.Ю.Шмидт – основатель московской алгебраической школы, руководителем которой он был в течение многих лет. В середине 1940-х годов О.Ю.Шмидт выдвинул новую космогоническую гипотезу об образовании Земли и планет Солнечной системы (гипотеза Шмидта), разработку которой продолжал совместно с группой советских учёных до конца жизни.

1 февраля 1933 года был избран членом-корреспондентом, а 1 июня 1935 года – действительным членом (академиком) АН СССР. С 28 февраля 1939 по 24 марта 1942 года был вице-президентом АН СССР. Академик Академии наук Украинской ССР (1934).

Член ЦИК СССР. Депутат Верховного Совета СССР 1-го созыва (1937-1946). Являлся почетным членом Московского математического общества (1920), Всесоюзного географического общества и Московского общества испытателей природы. Член Национального географического общества США. Главный редактор журнала "Природа" (1951-1956).

Награждён тремя орденами Ленина (1932, 1937, 1953), двумя орденами Трудового Красного Знамени (1936, 1945), орденом Красной Звезды (1934), медалями.

Именем О.Ю.Шмидта названы: остров в Карском море, полуостров в северной части Новой Земли, мыс на побережье Чукотского моря, одна из вершин и перевал в горах Памира, а также Институт физики Земли; улицы в Архангельске, Киеве, Липецке и других городах, проспект в Могилеве; музей освоения Арктики Мурманской гимназии № 4. Первый советский научный ледокол, спущенный на воду в 1979 году, был назван «Отто Шмидт». В 1995 году была учреждена медаль имени О.Ю.Шмидта РАН за выдающиеся научные работы в области исследования и освоения Арктики.

Сочинения:
Избранные труды. Математика, М., 1959;
Избранные труды. Географические работы, М., 1960;
Избранные труды. Геофизика и космогония, М., 1960.

В наше время первая советская полярная станция «Бухта Тихая» стала музеем, который привлекает сотни путешественников, неравнодушных к истории освоения Арктики. Пришла пора вспомнить её основателя - академика Отто Шмидта, имя которого в истории нашей страны ассоциируется с такими понятиями, как «челюскинцы» и «Севморпуть». Одно из главных его свершений - освоение Земли Франца-Иосифа.

В 1930-е годы академик Шмидт, несомненно, являлся одним из самых известных людей страны. Да и в мире его хорошо знали - и по свершениям, и в лицо. Про него слагали стихи и газетные дифирамбы. А народные сказительницы сочиняли былины о покорителе Арктики. Он был одним из «знатных людей советской державы». Запоминалась колоритная внешность решительного учёного: яркие глаза, длинная тёмно-седая борода… Мы не знаем, сознательно ли он выстраивал свой имидж, но успех сомнений не вызывает: слава Шмидта гремела.

Студентом его считали надеждой русской математической науки. Однако после революции он стал проявлять не столько исследовательский, сколько организаторский талант. Занимался и снабжением, и финансами, и организацией научных институтов. Преподавал математику, занимался астрономией. Кстати, именно Шмидт в своё время ввёл в обиход слово «аспирант», без которого сегодня трудно представить себе университетскую жизнь. Был инициатором и энергичным руководителем Большой советской энциклопедии. Правда, всесоюзная слава пришла к нему, когда Шмидт стал руководителем полярных экспедиций и главой Севморпути.

«Хочешь стать хорошим полярником - полезай сначала в горы», - говаривал Отто Юльевич. Всё началось с того, что, лечась от туберкулёза в Европе, он прошёл курс альпинизма. Судьба его решилась, когда «на просмотре кинофильма о прошлогодней Памирской экспедиции (в марте 1929 года. - Авт.) Н.П. Горбунов (управделами СНК СССР, участник Памирской экспедиции. - Авт.) рассказал мне об экспедиции на Землю Франца-Иосифа и предложил ехать ее начальником… В мае я согласился, получил назначение Совнаркома и в июне был в Ленинграде, в Институте по изучению Севера, где с Р.Л. Самойловичем и В.Ю. Визе договорился об основном». Политический подтекст проекта просматривался в идее научно-практического освоения Земли Франца-Иосифа и её включения в наши полярные владения, как это декларировалось ещё нотой царского правительства 1916 года и подтверждалось советской нотой 1926 года. 5 марта 1929 года Совет народных комиссаров утвердил проект организации экспедиции на Землю Франца-Иосифа, где предполагалось строительство радиостанции. Самым опытным полярником среди участников экспедиции на Землю Франца-Иосифа был, несомненно, Владимир Визе, который в 1912 году принял арктическое крещение в качестве географа экспедиции Георгия Седова . Не уступал ему по части опыта и Рудольф Самойлович. Однако Совет народных комиссаров назначил начальником экспедиции Шмидта. Ему доверяли. Его считали своего рода комиссаром.

Шмидт писал: «Первая разумная, оправдавшаяся идея о географической структуре Центрального полярного бассейна принадлежит Нансену». Современники его и слушать не хотели. Известно, что этот энергичный мужественный человек тем не менее не поколебался в своих теоретических воззрениях, сумел их претворить в практику на дрейфе «Фрама». Дрейф «Фрама» до сих пор считается величайшим событием в истории полярных стран. Хотя дрейф «Фрама», происшедший в 1890-х годах, остался одиноким. «Фрам» прошёл от Новосибирских островов, немного заходя за 85-й градус, через значительную часть Центрального полярного бассейна, однако не был у полюса. Фритьоф Нансен предполагал повторить поход в других условиях, а именно чтобы где-нибудь на север от Аляски судну такого же типа вмёрзнуть в льдину, надеясь, что она пройдёт ближе к полюсу и, дрейфуя 4–5 лет, соберёт больше материала, чем «Фрам».

Шмидту за несколько лет удалось прочно перехватить инициативу у норвежцев и американцев по освоению Арктики. Достижения советских полярников в шмидтовские времена впечатляют. В 1929 году на ледокольном пароходе «Седов» была сформирована арктическая экспедиция, успешно достигшая Земли Франца-Иосифа. В бухте Тихой Шмидт создал полярную геофизическую обсерваторию, обследовавшую земли и проливы архипелага. Над островами Земли Франца-Иосифа были подняты государственные флаги СССР. Наша страна громко заявила о своих правах на эту землю. С тех пор она и стала нашей - и на географических картах, и в реальности.

В 1930 году, во время второй экспедиции, были открыты такие острова, как Исаченко, Визе, Длинный, Воронина, Домашний. В 1932 году ледокол «Сибиряков» впервые за одну навигацию осуществил проход из Архангельска в Тихий океан. О Севморпути в те годы в СССР слыхал каждый ребёнок. На него возлагали большие надежды, прежде всего экономические. Видели в Севморпути один из рычагов преобразования жизни. Шмидт возглавил Главное управление Севморпути. В его ведение входило многое. И строительство метеостанций, и организация полярной авиации, и вопросы судостроения, а также проблемы радиосвязи…

В 1933-м он встал во главе экспедиции на пароходе «Челюскин», которая должна была доказать жизнеспособность Севморпути. Однако «Челюскин» не смог выйти в Тихий океан. Судно было раздавлено льдами и затонуло. 104 человека оказались на льдине, казалось бы, в безнадёжной ситуации. Шмидт проявил себя как настоящий командир. При высадке многочисленного экипажа на льдину погиб один человек. Несчастный случай! Больше таких случаев в лагере Шмидта не происходило. Под руководством академика челюскинцы быстро возвели палаточный городок, создали условия для приготовления пищи, для лечения больных. Эрнсту Кренкелю удалось установить радиосвязь с Большой землёй. Челюскинцы жили как большая семья. Шмидт вселял в товарищей веру в спасение, волю к жизни. Тут-то и проявился его главный талант - общение, педагогическое воздействие. На льдине он читал для челюскинцев занимательные лекции. Весь мир следил за жизнью шмидтовского лагеря как за своего рода «реалити-шоу». Всё закончилось чудесным спасением. Лётчики вывезли на материк всех до единого челюскинцев. Никто не погиб.

В последние недели пребывания на льдине Шмидт серьёзно заболел. Туберкулёз, пневмония… Сначала он скрывал недомогание от товарищей, потом не мог скрывать. Со льдины он угодил прямиком в больницу. Однако при награждении героев его не обделили. Москва встречала академика как триумфатора.

В 1937-м Шмидт выступил в качестве организатора дрейфующей станции «Северный полюс». Вместе с папанинцами он прилетел на льдину, всё проверил, страстно выступил на митинге и возвратился на Большую землю. А Иван Папанин вернулся после годичного дрейфа всесоюзным героем. Вскоре Иосиф Сталин счёл необходимым заменить Шмидта на посту главы Севморпути именно Папаниным. Тогда возникла шуточная песенка: «Примеров много есть на свете, Но лучше, право, не найти: Снял Шмидт Папанина со льдины, А тот его - с Севморпути». Хотя и в то жестокое время Шмидт не попал в опалу. Занимался наукой, руководил кафедрами и институтами, к сожалению, часто и подолгу лечился.

В сер. 1940-х годов Шмидт выдвинул новую космогоническую гипотезу о появлении Земли и планет Солнечной системы. Академик считал, что эти тела никогда не являлись раскалёнными газовыми телами, а сформировались из твёрдых, холодных частиц вещества. Разработку этой версии Отто Юльевич Шмидт продолжал до конца жизни вместе с группой советских учёных. В середине войны обострилась болезнь. Шмидт был вынужден отойти от дел, но научными изысканиями продолжал заниматься. К сожалению, всё чаще болезнь надолго отнимала его у науки. Великий жизнелюб (он по праву считался «советским Дон Жуаном») умер, не достигнув и 65-летнего возраста. Он остался в памяти и во многих реализованных начинаниях.

126 лет назад в Могилеве родился будущий ученый, чье имя станет одним из главных позывных ХХ века. Отто Юльевич Шмидт был одним из самых ярких служителей Просвещения.
Свой первый подвиг Отто совершил в шестилетнем возрасте, когда переплыл тогда еще полноводную речку Дубравенку. Это было под силу не каждому взрослому. В отчете 1900/01 года классный наставник характеризует Шмидта как ученика «примерного поведения, трудолюбивого и способного в учебе». Это трудолюбие Отто Шмидт сохранил на всю жизнь.

Вот он стал студентом физико-математического факультета Киевского университета, составил себе список литературы, которую ему как будущему ученому необходимо прочитать. И, не давая себе поблажек, двинулся к высотам знаний. Простой математический подсчет показал, что на прочтение книг из его списка уйдет тысяча лет! Отто с болью в сердце сократил список, снова подсчитал – вышло 250…

Страницы из дневника студента Шмидта демонстрируют честолюбивого труженика или, как говорят в наше время, трудоголика, – каким он и останется в истории науки: «…всё время, начиная с марта или раньше, я занимался, не переставая и не отдыхая. И все-таки я не пришел к удовлетворительным результатам: предметы мои слишком обширны, они требуют больше времени. Уроки также отнимают много времени, но это, возможно, неплохо, оберегает от отупения за одной и той же работой. Во всяком случае, жаловаться не хочу. Если провалюсь, то никого винить не стану».

Отто Юльевич Шмидт — исследователь, ученый, полярник.

Опасения студента-первокурсника не оправдались, 17 мая он пишет: «Я вышел из аудитории сияя. Этим экзаменом я мог быть доволен. Я смог продемонстрировать познания по всем дисциплинам, и они отлично выдержали испытания».

В 1912 году в «Трудах Киевского университета» Шмидт опубликовал новое доказательство теоремы по теории групп, выигрывающее на фоне предшественников. А еще он продолжил одно из исследований Журдана в работе «Об уравнениях, решаемых в радикалах, степень которых есть степень простого числа». Результат – золотая университетская медаль и решение печатать работу за счет университета.

После Февральской революции, летом 1917 года, он перебрался из Киева в Петроград для участия в работе Всероссийского съезда по делам высшей школы и вскоре увлекся административной работой. Он занимался продуктовым обеспечением и работал в Министерстве продовольствия Временного правительства, затем начальником Управления по продуктообмену. Шмидт составил «Обращение группы объединенных социалистов Министерства продовольствия с изложением проекта политической платформы». Суть «Обращения» – готовность сотрудничать со всеми, кто согласен с госрегулированием экономики вне зависимости от политических взглядов граждан.

Его отрывочные воспоминания о том времени передают некоторую растерянность, которую деятельный ум Шмидта преодолевал, погружаясь с головой в новые проекты – большие и малые.

«Я чувствовал сумбур у себя в голове, не мог охватить всей совокупности явлений… Я встретил Октябрьскую революцию с радостью…», однако «…до Октябрьской революции я еще не дозрел… у меня не было опыта работы с массами, я плохо понимал силу масс».

Еще шла Гражданская война, а он уже стал членом коллегии Наркомата финансов, возглавляя еще и налоговое управление. А где же наука? Где математика, астрономия? Он вернулся к науке, когда подал идею Большой советской энциклопедии. А уже в конце двадцатых нашел главное свое призвание – путешествия, географические открытия, открытие новых пространств и маршрутов, необходимых науке и человечеству.

Полярники получили энергичного вождя

Сначала он пошел в горы, участвовал в экспедициях на Памир. Набрался опыта как путешественник. Но главным фронтом в борьбе за «покорение пространства и времени» с конца двадцатых годов считалась Арктика. И Шмидта неожиданно назначили начальником экспедиции на Землю Франца-Иосифа. Неожиданно, потому что вокруг было немало более опытных полярников…

Политический подтекст проекта просматривался в идее научно-практического освоения Земли Франца-Иосифа и ее включения в наши полярные владения, как это декларировалось еще нотой царского правительства 1916 года и подтверждалось советской нотой 1926 года. На труднодоступных островах они должны были построить радиостанцию.

Финал похода так описывается в дневнике Шмидта:

«6 сентября, вечер. Конец эпопеи близок. Идем на юг, назад к земле. Проделали гидрологический разрез по 79° с. ш. до 70° в. д. за долготу мыса Желания. От плана добраться до о. Уединения и до Северной Земли приходится отказаться… Вечером 5 сентября капитан, при сочувствии Самойловича, стал убеждать меня повернуть обратно… судно в таком виде не может больше входить в лед и не перенесет серьезного шторма. Вода впереди чистая… но доводы капитана серьезны… Утром 6-го момент для решения наступил… Волнение 6 баллов, ледокол сильно дрейфует, научные работники бьются без успеха – невозможно работать. Тут уже и В.Ю. Визе вышел из себя, заявив, что, раз гидрологические исследования вести более невозможно, незачем дальше ехать… Потеряв последнего союзника, я уже не могу сопротивляться общему мнению специалистов».

Он увлекся Севером не на шутку. Стал лучшим организатором зимовок, экспедиций, строил станции, а дело это было таинственным и рискованным. Полярники получили энергичного вождя. Ему не хватало специфических знаний и навыков, но он был истинным ученым, обладал авантюрной жилкой и умело держал себя в начальственных кабинетах.

Сталин в присущей ему в те годы шутливой манере сравнил новую организацию с существовавшей в XVII–XIX веках английской Ост-Индской компанией, колонизовавшей Индию, но в отличие от нее построенную «не на костях местного населения, а на основе поднятия культуры». Заметил, что у Ост-Индской компании были войска для подавления восстаний, а у нас всё должно решаться мирным путем, сказав под занавес: «Пушек Шмидту не давать!»

Зарубежная пресса называла его Красным Колумбом. Шмидт возглавил шесть экспедиций, каждая из которых оставила заметный след в истории освоения Арктики. Во время славной экспедиции 1932 года советские полярники на ледокольном пароходе «Сибиряков» впервые за всю историю человечества прошли Северный морской путь без зимовки, за одну навигацию. «Шмидтовцы» осуществили мечту, которая владела мореплавателями в течение четырех столетий!

Бернард Шоу, встретив советского посла в Великобритании Ивана Майского, воскликнул: «Что вы за страна! На роль главного героя ледовой драмы нашли настоящего Деда Мороза с большой бородой. Уверяю вас, что борода Шмидта завоевала вам тысячи новых друзей!» Так оно и было. Перед шмидтовским обаянием мало кто мог устоять. Даже блеклые газетные фотографии длиннобородого полярника излучали романтический флёр.

И неудивительно, что народные сказители слагали былины (точнее – этот жанр называли новинами) о Шмидте и его соратниках. Конечно, они исполняли идеологический заказ и государство широко рекламировало собственный арктический проект. Но не менее важным было и искреннее народное влечение к науке, к открытиям и к таким личностям, как Шмидт. Былинницы – такие, как знаменитая Марфа Крюкова – называли его богатырем Поколен-Бородой.

Детей называли в честь Шмидта – не только Отто, но и Оюшминальдами! Это имя-аббревиатура означало «Отто Юльевич Шмидт на льду». Звонко, во вкусе эпохи. В основном счастливые обладательницы этих имен к совершеннолетию переименовались в самых обыкновенных Олечек. Но шума было много!

Да, арктический проект во многом был пропагандистской эпопеей. За победы было принято выдавать даже полуудачи и откровенные провалы. Но настоящих побед было всё-таки больше – и, наверное, без шумихи их не было бы. Ведь приходилось считать копейки, страна готовилась к войне, а тут – масштабные исследования, путешествия, ледоколы, станции… Без идеологического гарнира даже Шмидт не добыл бы субсидий на такие «развлечения».

Самое громкое из его дел – это, конечно, челюскинская эпопея. Тогда Шмидта узнал весь мир. Несколько месяцев он пробыл в ледовом плену, во главе экипажа затонувшего парохода «Челюскин». Весь мир считал их смертниками. 104 человека во главе с героическим академиком. И всё-таки их спасли! 5 марта летчик Анатолий Ляпидевский на самолете АНТ-4 пробился к лагерю и снял со льдины десять женщин и двоих детей. Пробились к челюскинцам и другие полярные летчики. В результате спасли всех. Никто не погиб! Шмидт в последние дни пребывания на льдине тяжело заболел, но вел себя мужественно и покинул лагерь последним.

Следующим громким делом Шмидта стала экспедиция Ивана Папанина. Впервые самолеты сели в районе Северного полюса, впервые была организована дрейфующая станция. За ее работой следила вся страна.

Последние годы жизни

В начале сороковых Шмидт не то чтобы оказался в опале, но постепенно его отодвинули в сторону… Отчасти – из-за болезней, отчасти – потому что у власти нашлись новые любимцы.

«В последние годы жизни он сосредоточился на создании новой теории происхождения Земли и планет. Тяжело больной, вне света славы, отстраненный Сталиным от руководства Академией наук, он, напрягая последние силы, продолжал работать. Он не мог не работать, и я вспоминаю разговор с ним, когда он уже не вставал с постели.

Отец спросил: “Как ты думаешь, кого напоминает подлинный исследователь?” Я ответил какую-то банальность, а он сказал: “Зачем так красиво? Он напоминает бульдога, который схватил палку и не может ее выпустить, пока не раскусит”», – вспоминал об отце сын, Сигурд Оттович Шмидт.

И добавлял: «Что сказать в заключение о моем отце? Это был ученый ренессансного склада, энциклопедист, деятельный участник государственного строительства с незаурядными личными качествами, обаятельный мужчина, любивший женщин и любимый ими». Такая же взаимная любовь сложилась у него и с наукой. А особенно – с ее практическими отраслями.

Талантливый ученый, предприимчивый организатор исследований, сегодня он – легенда. Нам не хватает таких веселых подвижников. А если они есть, то остаются в тени. В наше время всюду еще больше показухи, чем в 1930-е, тут уж не до Шмидтов.

Арсений Замостьянов

Челюскинская эпопея в блатном фольклоре

ОТПРАВНОЙ ТОЧКОЙ ЭТОГО ИССЛЕДОВАНИЯ стала невзрачная зелёная книжка карманного формата. На обложке зэк в ушанке и телогрейке пил пиво за столиком вместе с буржуем в цилиндре и фраке. Называлась книжица «Словарь блатного жаргона в СССР (Посвящается 100-летию ""Крестов"")», выпустила её харьковская фирма «Божена» в 991 году, автор – Валерий Махов. Особо меня привлекла одна сочная фразочка – «Шмидт сидит на льдине, как шухер на малине» с пояснением: «Поговорка середины 30-х годов (после нашумевшей челюскинской эпопеи), выражающая ироническое отношение заключённых к этой пропагандистской истории». Действительно, точное сравнение: так и представляешь себе бородатого академика-челюскинца, который постоянно находится в тревожном ожидании – когда же появится долгожданный самолёт спасателей… В воровском притоне-«малине» присутствует то же постоянное чувство тревоги, ожидание опасности. Чуть что – «шухер!», «атас!», «вассар!». В лагере челюскинцев – радостное «прилетели!». На блатной хазе – паническое «налетели!».

Сначала я попросту зафиксировал меткое присловье уркаганов. И лишь позже выяснилось, что с этой поговоркой связан целый пласт истории и культуры нашего Отечества. Чтобы понять, почему и как она возникла, надо подробнее ознакомиться с историей челюскинской экспедиции.

Легенда о любвеобильном академике
НАЧНЕМ С ГЛАВНОГО ФИГУРАНТА. Академик Отто Юльевич Шмидт был человеком удивительной энергии и разносторонних интересов. Математик по образованию, он заведовал кафедрой алгебры в Московском университете, помимо этого, руководил Госиздатом, был заместителем наркома финансов, являлся инициатором создания и главным редактором Большой Советской Энциклопедии, возглавлял институт Арктики, участвовал в Памирской экспедиции АН СССР в 1929 году... Его можно считать в определённой мере баловнем судьбы и любимцем власти.

Впрочем, именно вокруг таких людей чаще всего и возникает множество домыслов, сплетен и даже низкопробных анекдотов. Не обошла чаша сия и знаменитого академика. Так, на одной из страниц Живого Журнала в Интернете я наткнулся на следующий пассаж о Шмидте:

«Вызывает однажды к себе этого неуемного человека Иосиф Виссарионович Сталин и спрашивает – как дела? Отто Юльевич начинает сладко петь: мол, и тут успехи, товарищ Сталин, и там. Но товарищ Сталин к беседе подготовился и спокойно так спрашивает:

А вот это что такое? – и показывает Отто Юльевичу фотографию...
А на фотографии той – Боже мой! – Отто Юльевич в гордой позе, и всей одежды на нем – одна его знаменитая борода, перед ним две нагие нимфы стоят на коленях и держат поднос, а на подносе... Что на подносе – мне и сказать неудобно.

Пока Шмидт рассматривал фотографию, товарищ Сталин глядел на него с известным своим прищуром, а затем повторил вопрос:
- Так что же это такое, товарищ Шмидт?

Однако, Отто Юльевич был опытный царедворец и бойко ответил:
- Готов выполнить любое поручение партии и правительства! И ваше личное, товарищ Сталин!

Тогда товарищ Сталин сказал:
- Пойдешь начальником Севморпути!

Отто Юльевич подчинился приказу и отправился руководить этой разлагавшейся и умиравшей организацией».

Даже если оставить в стороне эротические фантасмагории бойкого автора, следует признать: история эта не выдерживает никакой критики. И прежде всего потому, что автор, некто Степан Лиходеев (имя и фамилия знаменитые), не счёл нужным даже поверхностно ознакомиться с историей челюскинской эпопеи. В его изложении Главсевморпуть оказывается какой-то таинственной «разлагавшейся и умиравшей организацией», на восстановление которой Шмидта отправили, как на каторгу. Всё это, разумеется, полный бред.

Хотя бы потому, что до назначения Шмидта начальником Главсевморпути такой организации не существовало вовсе, а потому и «разлагаться» она при всём желании не могла.

А что же было на самом деле? А на самом деле 12 декабря 1932 года Отто Юльевич Шмидт возвратился в Москву после успешного завершения похода ледокола «Александр Сибиряков», прошедшего путь от Европы до Чукотки за короткую летнюю навигацию. Академик стоял во главе экспедиции. Под впечатлением этого события 17 декабря Совет Народных Комиссаров СССР принимает решение об организации нового учреждения - Главсевморпути. Вот тогда-то начальником Главсевморпути Совнарком назначил Шмидта. Это было никак не наказанием, а, напротив, поощрением, и добивался его сам Отто Юльевич.

Радист «Челюскина» Эрнст Кренкель вспоминал:
«Пяти дней, проведённых в Москве, для Отто Юльевича, человека исключительной энергии, оказалось достаточно, чтобы подготовить и согласовать со всеми заинтересованными учреждениями и организациями проект освоения Арктики, какого еще не знала история нашего государства… Большинство пунктов проекта, вышедшего из-под пера Отто Юльевича, превратились в пункты правительственного постановления» («RAEM - мои позывные»)

То есть Главсевморпуть – детище академика Шмидта. Так что история с пенисом на подносе выглядит, мягко говоря, неубедительно. А проще сказать – идиотски выглядит.

Всё в порядке, идём ко дну
ИТАК, ПОСЛЕ БЛИСТАТЕЛЬНОГО НАВИГАЦИОННОГО РЕЙДА ледокола «Сибиряков» на повестку дня было поставлено освоение Арктики. Энергичный бородач в кратчайший срок смог сделать профессию полярника самой почетной в стране. Он добился значительных «северных» надбавок, при нём «северянам» стали давать прописку в Москве.

Сегодня поход «Челюскина» нередко называют непродуманной авантюрой, не имевшей никакого практического смысла и рассчитанной лишь на пропагандистскую шумиху. Это не совсем справедливо. Чтобы понять грандиозные масштабы арктических планов и оценить степень необходимости челюскинской экспедиции, обратимся к тому же Кренкелю:

«Возникали контуры следующей серии великой картины освоения Северного морского пути. Этой новой серией должен был стать второй ледовый поход на восток…

Впервые мы уходили в обстановке столь исключительного внимания. Несколько месяцев назад заметки о походе "Сибирякова" терялись в массе других, не менее важных сообщений. Сегодня же все выглядело иначе. Даже "Правда", где ценность газетной площади особенно велика, ввела специальную рубрику "Арктика в 1933 году", публикуя самые различные сообщения об Арктике, о работах, проводимых в ней и предполагаемых… "Правда" опубликовала большую статью Владимира Юльевича Визе. Это была программа… Статья рассказывала об открытии новых станций, о расширении геофизических исследований, о запусках радиозондов, о постройке (это сообщение хочется выделить особо) авиационных баз для исследования Арктики с воздуха.

Такого рода шаги, предпринимавшиеся в 1933 году, требовали от страны больших усилий. Предстояло подключить к арктическим делам целые отрасли промышленности. Настало время создавать надежную и удобную арктическую технику».

На побережье Ледовитого океана создавались морские и авиационные базы, метеостанции и т.д. Доставлять технику и всё необходимое для полярников удобнее, экономичнее, разумнее всего было водным путём. Чтобы показать, что это возможно за одну короткую навигацию, Шмидт решил пройти Северный морской путь от Мурманска до Владивостока. Конечно, такую задачу уже выполнил ледокол «Сибиряков». Но для масштабных перевозок нужны были суда с большей коммерческой нагрузкой, приспособленные к плаванию в условиях Севера. К тому же многие считали успех экспедиции «Сибирякова» «счастливой случайностью».

Первоначально Шмидт и будущий капитан «Челюскина» Воронин намеревались осуществить экспедицию на судне ледокольного типа. Но, в отличие от «Сибирякова», корабль должен был обладать достаточным тоннажем, так как предстояло доставить смену зимовщиков и большое количество грузов на остров Врангеля. А такого судна в стране не было.

И тогда решили отправить в плавание то, что есть: пароход «Лена», который достраивался по заказу Совторгфлота в Копенгагене на верфи датской фирмы «Бурмейстер и Вайн». Однако строился пароход по заказу совершенно для других целей. Для задач навигации среди льдов он, прямо скажем, не годился. Хотя первоначально пароход строился именно как ледокольное судно и даже в окончательном пресс-релизе фирмы B&W «Грузопассажирское судно «Челюскин» было отнесено к судам ледокольного типа (the ice breaking type), а в документах определялся как усиленный для навигации во льдах (strengthened for navigation in ice), в ходе строительства датчане внесли много изменений, упрощений, и в итоге получился обычный пароход. Что и констатировала авторитетная комиссия, в состав которой входил знаменитый кораблестроитель академик А. Н. Крылов: «Лену» единодушно признали непригодной для ледового плавания.

Да что академики: сам Владимир Иванович Воронин, осмотрев пароход, грубо ругнулся и наотрез отказался стать его капитаном. Только авторитет Шмидта и многолетние добрые отношения этих людей заставили Владимира Ивановича изменить первоначальное решение.

Пароход переименовали в честь знаменитого русского мореплавателя XVIII века Семёна Ивановича Челюскина, и экспедиция под предводительством Шмидта 14 июля 1933 года вышла из порта Мурманск в порт Владивосток.

ПЕРЕСКАЗЫВАТЬ ВСЕ ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ челюскинцев не имеет смысла: тема нашего очерка несколько иная. Скажем только, что беззащитность «Челюскина» перед льдами стала ясной уже через месяц, 13 августа в Карском море. Как образно описал это Кренкель, «словно агрессивные форварды футбольной команды, льды бросились на наш корабль. С ходу в наши ворота был забит гол, неприятный для нас своей неожиданностью. Согнутый стрингер, сломанный шпангоут, срезанные заклепки и течь красноречиво свидетельствовали - наш "Челюскин" первого ледового экзамена не выдержал».

Перед экспедицией даже встал вопрос: не лучше ли повернуть назад? Однако решили продолжать путь. Вызвали ледокол «Красин», который прибыл на помощь 17 августа. «Извергая клубы дыма, низкосидящий черный утюг с высокими трубами разбрасывал льдины, словно это были листья, плававшие на поверхности пруда», - вспоминал Эрнст Кренкель. Но даже поддержка «Красина» не спасала «Челюскин» от ледовых атак: широкому и неповоротливому пароходу трудно было следовать по узкому извилистому каналу вслед за ледоколом. Судно получило большую вмятину по левому боку. А 21 августа «Красин» и вовсе отбыл по своим делам, оставив «Челюскина» один на один с полярными льдами.

Исход был предсказуем. В Восточно-Сибирском море 9 и 10 сентября под ударами тяжёлых льдов пароход получил вмятины по правому и левому борту. Лопнул один из шпангоутов. Усилилась течь судна. И всё же «Челюскин», даже стиснутый льдами, 4 ноября продрейфовал в Берингов пролив. Незадолго до этого восьмерых больных и слабых челюскинцев (среди них и поэта Игоря Сельвинского) благодаря помощи прибывших на собачьих упряжках чукчей удалось отправить на Большую Землю. Вскоре с капитанского мостика полярники уже видели невооружённым взглядом чистую воду…

Увы, дойди до неё, до вожделенного Тихого океана полярникам так и не удалось. На море установился полный штиль, «Челюскин» замер на одном месте, впаянный в лёд, и не продвигался вперёд. Полярники пытались взрывать льдины, чтобы проложить водную дорожку, благо аммонала на судне было в избытке. Бесполезно: двухметровый лёд оказался крепче камня. Требовалась срочная помощь ледоколов. Но у «Красина» сломался один из трёх винтов, ледорез «Литке» находился в полуаварийном состоянии (позже, всё же спеша на помощь челюскинцам, «Литке» чуть сам не пошёл ко дну). Вскоре парод, словно пробка, вылетел из узкого горла Берингова пролива обратно в Чукотское море. Его неудержимо тащило на север.

А 13 февраля 1934 года «Челюскин» раздавило льдами. Зрелище было жуткое. Кренкель описывает его так:

«Борт в надводной части разорвало метров на двадцать. Нутро корабля выворачивалось наружу. Глядеть на всё это было очень страшно. Часть борта отвалилась на лёд, а вместе с ней полетели зубные и сапожные щетки, книги, разного рода утварь, подушки, одним оловом, то, что оказалось в каютах, попавших под этот удар».

Некоторых охватила паника; экспедиционный моторист, упав на колени, молился Богу. Но Шмидт и Воронин сумели организовать эвакуацию людей на льдину, разбили палатки, наладили радиосвязь с Большой Землёй. При высадке погиб один человек - завхоз Борис Могилевич.

В шесть часов по московскому времени Шмидт доложил в Уэлен:
«"Челюскин" медленно погружается. Машины, кочегарка уже залиты. Прибывает вода в первом, втором трюмах. Выгрузка идет успешно. Двухмесячный паек продовольствия выгружен, стараемся успеть ещё».
Начиналась вторая часть драмы: эпопея спасения.

Мама, я лётчиков люблю!
ИТАК, 104 ЧЛЕНА ЭКИПАЖА ПОД ПРЕДВОДИТЕЛЬСТВОМ ШМИДТА сумели высадиться на льдину, разбили там лагерь и два месяца ждали спасения. Многие склонны винить в этом капитана «Челюскина» Владимира Воронина, который якобы мог предотвратить катастрофу. Однако тщательное расследование доказало полную невиновность капитана; кроме того, за Воронина вступился сам Шмидт, который заявил, что Владимир Иванович сделал всё, чтобы спасти людей, и организовал нормальную жизнь на льдине.

Надо заметить, что к ледовому походу челюскинцы подготовились основательно. Пароход был забит до предела бесчисленным множеством самых разных предметов, вплоть до примусных иголок. Позаботились и о продуктах, включая овощи и фрукты: лимоны, свежие огурцы, капусту и прочее. Такая запасливость сослужила полярникам добрую службу и помогла им выжить в тяжелейших северных условиях. Как заметил писатель Сергей Семёнов, один из участников челюскинского похода: «Даже небольшая полярная экспедиция должна иметь в запасе всё то, что может понадобиться человеку при построении нового мира». Словно в воду глядел: на льдине пришлось создавать как раз этот самый «новый мир». На пароходе находился даже самолёт-амфибия Ш-2 – знаменитая «шаврушка» с экипажем. В него вошли полярный летчик Михаил Бабушкин (он спасал ещё экспедицию Нобиле в 1928 году и послужил прототипом лётчика Севрюгова из романа «Золотой телёнок») и механик Георгий Валавин, которого Эрнст Кренкель описал коротко: «здоровенный веселый мужик, в совершенстве владевший той частью русского языка, где слова поднимают руки вверх, сдаваясь на милость многоточиям».

Когда люди оказались на льду, была образована правительственная комиссия по спасению челюскинцев под руководством заместителя Председателя Совнаркома Валериана Куйбышева. О её действиях постоянно сообщалось в печати. В возможность спасения полярников многие не верили. Некоторые западные газеты писали, что люди на льдине обречены. Вспоминали трагическую гибель Амундсена, вылетевшего на гидроплане спасать северную экспедицию Нобиле. Датская газета «Политикен» даже поспешила опубликовать некролог, похоронив академика при жизни: «На льдине Отто Шмидт встретил врага, которого никто ещё не смог победить. Он умер, как герой, человек, чьё имя будет жить среди завоевателей Северного ледовитого океана». Не поддерживать связь с лагерем Шмидта призывала немецкая «Фёлькишер Беобахтер». Газета утверждала: «С психологической точки зрения радиоустановка является вредной потому, что она возбуждает в потерпевших крушение ложные надежды, которые потом не осуществятся».

Однако на выручку экспедиции были брошены ледоколы и несколько групп самолётов: два «АНТ-4» с пилотами Анатолием Ляпидевским и Анатолием Чернявским и один «У-2» с Евгением Конкиным на Уэлене; летчики полка разведчиков Особой Краснознаменной Дальневосточной армии во главе с Николаем Каманиным; экипажи Виктора Галышева, Ивана Доронина и Михаила Водопьянова; резервная группа пилотов - Сигизмунда Леваневского и Маврикия Слепнева (вылетела с Аляски с американскими штурманами Клайдом Армистедом и Уильямом Левари). Всего в операции по спасению челюскинцев участвовали 20 самолётов - в том числе и «шаврушка», которая находилась на «Челюскине» и была спасена полярниками во время гибели парохода.

Спасательная экспедиция столкнулась с огромными трудностями, но выполнила поставленную задачу. 5 марта 1934 года один из самых молодых пилотов-спасателей, 26-летний Анатолий Ляпидевский со своим экипажем вывез из лагеря Шмидта десятерых женщин и двух девочек, за что получил прозвище «дамский лётчик». Во время следующего вылета его самолёт исчез: позже оказалось, что лётчики совершили вынужденную посадку и в течение нескольких дней не могли сообщить о себе. За три полёта спас 10 челюскинцев Михаил Водопьянов, двоих – Иван Доронин, шестерых – Маврикий Слепнёв… Больше всего спасённых на счету Николая Каманина с Василием Молоковым: с 7 по 13 апреля они за 9 рейсов вывезли из лагеря соответственно 34 и 39 полярников.

Особо следует отметить, что двух полярников на материк вывез… Михаил Бабушкин – на той самой «шаврушке», которая находилась на борту «Челюскина» и была спасена экипажем! Самолёт прибыл в Ванкарем 2 апреля. Причём приземлился каким-то чудом: одна из лыж в полёте висела вертикально и лишь перед посадкой встала на место. Вот как описал легендарный Ш-2 особо уполномоченный правительственной комиссии по спасению Георгий Ушаков:
«Нос самолета был весь разбит и восстановлен из фанеры и заклеен пластырем. Стойки, поддерживавшие плоскости самолета, были переломаны и скреплены тонкой бечёвкой. Шасси самолета было привязано тоже бечёвкой, хотя и большего диаметра. Общий вид самолета больше напоминал знаменитый тришкин кафтан».
Великая эпопея со спасением челюскинцев завершилась в апреле.

За походом «Челюскина», его крахом и спасением экипажа следила вся страна. Да что там страна – весь мир! Новорождённым стали давать новые экзотические имена: Чельнальдин и Чельнальдина («челюскинец на льдине»), Лашминаль («Лагерь Шмидта на льдине»), Оюшменальд («Отто Юльевич Шмидт на льдине»)… В честь подвига спасателей 16 апреля 1934 года была учреждена высшая степень отличия СССР - звание Героя Советского Союза, которое получили семеро лётчиков: М.В. Водопьянов, И.В. Доронин, Н.П. Каманин, С.А. Леваневский, А.В. Ляпидевский, В.С. Молоков и М.Т. Слепнев. Эти люди стали национальными героями. Вручение наград состоялось 23 июня 1934 года в Кремле.

Орден за номером 001 получил Анатолий Ляпидевский. Он же оказался единственным в истории человеком, который заставил Иосифа Сталина в этот день пить «из горла». Лётчик вспоминал:

«Сидим мы вместе с Васей Молоковым, я ему потихоньку говорю: "Мы потом выпьем у себя в "Гранд-отеле", а сейчас давай налегать на минеральную воду, чтобы не дай бог конфуза не вышло". Так и сделали. Сидим, пьем воду и тут обратили внимание, что несколько хлебных шариков летят на наш стол. Вижу, Ворошилов строго пальцем грозит в мою сторону, но при этом улыбается. И вдруг поднимается из-за стола Сталин и направляется прямо ко мне. В руках у него бутылка с вином и большой бокал. Подошел, остановился рядом. Мы, естественно, вскочили, вытянулись в струнку. А он говорит:

Раз торжество, так надо пить не нарзан, а вино: Пью за ваше здоровье!

Мне передал бокал и стоит с бутылкой в руках. Я забеспокоился:
- Как же так, Иосиф Виссарионович, а вы из чего будете пить?
- Ничего, я из бутылки выпью.

И действительно, шутливо приложился к горлышку».

Что касается населения лагеря Шмидта на льдине, всех – от руководителя экспедиции и капитана затонувшего корабля до плотников и уборщиков – наградили орденом Красной Звезды «за исключительное мужество, организованность и дисциплинированность, проявленные отрядом полярников во льдах Ледовитого океана в момент и после гибели парохода "Челюскин", обеспечившие сохранение жизни людей, сохранность научных материалов и имущества экспедиции, создавшие необходимые условия для оказания им помощи и спасения».

Участникам экспедиции устраивали торжественные встречи. В центре Ленинграда, перед Казанским собором, был построен из снега и льда макет лагеря челюскинцев. В Георгиевском зале Кремля Сталин устроил прием в честь полярников.
Республика Советов ликовала.

Капитан Воронин судно проворонил
Однако, простой народ дал собственную оценку участникам челюскинской эпопеи, и она здорово отличалась от официальной.
Для многих было очевидно, что изначально северный поход «Челюскина» смахивал на безответственную авантюру и отличался некоторой бесшабашностью – или, как сказали бы сейчас, «безбашенностью». Мало того что пароход не соответствовал никаким требованиям для плаванья среди льдов: несмотря на явный риск, на борту судна оказалось десять женщин и даже ребёнок – годовалая Алла Буйко. Да что там: геодезист Василий Васильев вёз на зимовку жену Доротею на последнем месяце беременности, и в Карском море женщина разродилась девочкой! Это что, нормально для научной экспериментальной экспедиции?!

Далее. Если целью «Челюскина» было пройти Северный морской путь за короткую морскую навигацию, следует признать, что задача эта выполнялась довольно странным образом. Во-первых, как признавали сами участники, пароход был готов к плаванию на месяц позже, чем ожидалось, и времени для сборов практически не оставалось. На них отводилось лишь две недели. Понятно, такой аврал не пошёл на пользу делу. Может быть, разумнее было перенести поход на следующую навигацию и оснастить «Челюскин» как следует? Нет же, решили устроить пропагандистское действо, рискуя жизнями людей (в том числе детей и женщин).

Во-вторых, вместо того чтобы пройти путь как можно быстрее, плавание растягивали, постоянно замедляли. Причём курс на такое «затягивание резины» взяли с самого начала. Как вспоминали участники экспедиции, помимо прохода в одну навигацию Северным морским путем и доставки на остров Врангеля группы зимовщиков, перед «Челюскиным» ставились и «попутные» задачи. Например, «стать глазами и ушами советской науки». На ученых возлагались самые разные работы - измерения глубин, попутная морская опись берегов с шлюпочными промерами глубин в тех бухтах, куда зайдет экспедиция, поиски знаменитых мифических земель Санникова и Андреева, медико-биологические исследования и прочее. Понятно, что многое происходило «по ходу дела», непосредственно во время плавания. Но – далеко не всё.

Так, 23 августа в Карском море челюскинцы обнаружили неведомый островок и принялись за его исследование: 16 человек во главе со Шмидтом отправились туда на двух шлюпках-ледянках. Убили на это много времени и выяснили, что земля эта – «временно исчезнувшая», а затем всплывшая. Для обычной экспедиции такие задержки вполне оправданны и даже необходимы. Но не для той, цель которой – спринтерское преодоление Северного морского пути за одну навигацию!

Вся эта непродуманность, спонтанность, неоправданная самоуверенность и привели к печальным результатам. Которые власть превратила в героическое торжество социализма.
Естественной здоровой реакцией на пропагандистскую трескотню и истерию стало фольклорное творчество низов. Появляются анекдоты типа:

«-Эта дамочка прямо-таки полярная льдина.
-Такая же холодная?
-Нет, такая же широкая. Вчера с неё сняли пятерых полярников и двух собак!»

И таких издевательских историй ходило в то время великое множество.

Но пиком народного творчества стала, несомненно, «Челюскинская Мурка» - переделка известной блатной песни в духе полярной эпопеи спасения.

Александр Войлошников в мемуарах «Пятая печать» вспоминает о песенке про челюскинцев, «которые умудрились утопить современный железный пароход «ледокольного типа» там, где мои предки – сибирские казаки – ходили на парусных крошечных деревянных судёнышках – стругах и кочах, - не считая себя при этом героями. Теперь, после гибели Челюскина, про тех антисоветских казаков, освоивших Ледовитый океан и Америку, запрещают говорить. Но и в наше время – время угрюмого единодушия – нашёлся весёлый человек, - сочинил насмешливую песенку про недотёп челюскинцев на мотив «Мурки». И сколько бы ни было вездесущих сексотов, а эту песенку, которая начинается словами: «Капитан Воронин корабль проворонил…», - запела вся страна!»

Многие связывают возникновение издевательской песенки с неведомыми сочинителями из уркаганской среды. Так, в двухтомном романе «Неувядаемый цвет» Николай Любимов пишет:

«Наша пропаганда своей назойливостью всё умеет опошлить и ко всему вызвать отвращение. И мне тогда до тошноты надоели челюскинцы, о которых Гопы-со-Смыком тут же сочинили на мотив «Шел я на малину...» песню, снижавшую романтику этой эпопеи: «Капитан Воронин судно проворонил», «Шмидт сидит на льдине, словно на перине», и кончавшуюся так:
Денежки в кармане,
Рожи на экране –
Вот что экспедиция дала».

Несколько иную версию высказывают Светлана и Георгий Хазагеровы в статье «Культура-1, культура-2 и гуманитарная культура» (журнал «Знамя» №3, 2005):

«Леониду Утесову простили спетый со сцены куплет:
Здравствуй, Ляпидевский, здравствуй, Леваневский,

Вы зашухарили, “Челюскин” потопили,
А теперь монету получай».

На самом деле и в страшном сне нельзя представить, чтобы подобные куплеты в 30-е годы могли звучать со сцены – даже в исполнении популярного Утёсова. Конечно, таких куплетов Леонид Осипович (по крайней мере, публично) не исполнял. Авторы несколько запутались в знаменитой истории с приёмом челюскинцев, который устроил в Георгиевском зале Кремля Сталин. Некоторые исследователи утверждают, что именно там по личной просьбе вождя Утёсов исполнил (и дважды повторил на «бис») популярную песню «С одесского кичмана» из спектакля «Республика на колёсах», которую незадолго до того запретил ему публично петь начальник реперткома Комитета по делам искусства Платон Керженцев.

Впрочем, сам Утёсов относит этот случай к 1936 году, когда в Кремле был устроен приём в честь беспосадочного полета советских летчиков из Москвы в Америку через Северный полюс.

И всё же путаница не случайна. На приёме челюскинцев в июле 1934 года действительно прозвучал куплет «Челюскинской Мурки»! Только спел его не Утёсов. Кроме того, исполнителю его выходки не простили…

Речь идёт о поэте Павле Васильеве – талантливом парне с берегов Иртыша, которому дал рекомендацию в Союз писателей СССР сам Максим Горький. Приехав в Москву, Васильев быстро стал своим в литературной среде. Он был знаком с Лидией Сейфуллиной, Михаилом Шолоховым, Борисом Корниловым, Ярославом Смеляковым, Верой Инбер, Галиной Серебряковой, его стихи нравились Борису Пастернаку, Алексею Толстому… Горький на первых порах знакомства считал его гениальным самородком.

Однако характер у Васильева был непростой. Парень любил выпить, устраивал громкие скандалы… В 1932 году он был осуждён по делу так называемой «Сибирской бригады» - литераторов, которые якобы проповедовали националистические, антисемитские и фашистские идеи и «в качестве первого этапа на пути к фашизации СССР» выдвигали создание независимой белой Сибири, продвигали культ Колчака и колчаковщины. В частности, по этому делу был осуждён замечательный русский поэт Леонид Мартынов. В 1934 году против Васильева развернулась кампания травли: его обвиняли в пьянстве, хулиганстве, белогвардейщине и защите кулачества.

Некоторые связывают возникновение этой травли как раз с «челюскинской Муркой».

В своей книге «Возмездие» (часть I, «Последний полет Буревестника») Николай Кузьмин рассказывает о том, что после дела «Сибирской бригады» глава комиссии по спасению челюскинцев Валериан Куйбышев, земляк Васильева, заботливо опекавший поэта, устроил так, что тот оказался в числе приглашенных в Кремль. Павел Ваисльев должен был прочесть на торжестве в честь спасённых челюскинцев свои стихи и обратить на себя внимание Сталина. Тем самым он как бы обеспечивал свою дальнейшую неприкосновенность.

О том, что произошло в Кремле, Кузьмин повествует так:

«Куйбышев, волнуясь, наблюдал за тем концом стола, где помещались Сталин, Молотов, Ворошилов. Он предвкушал большой успех своего молоденького "протеже".
Горьким же было разочарование этого большого государственного деятеля. Он проклял день и час, когда решил поддержать затираемого недругами поэта-земляка.
Васильев, поднявшись на невысокую эстраду, не придумал ничего лучше, как заорать во всю глотку на мотив "Мурки":
Здравствуй, Леваневский, здравствуй Ляпидевский,
Здравствуй, Водопьянов, и прощай!
Вы зашухарили. "Челюскин" потопили.
А теперь червонцы получай!
Зал замер в шоковом оцепенении. Установилась глубокая тишина.
Невыносимо было смотреть, как к пьяному поэту подошли два распорядителя и, взяв его за локти, вывели из зала.
Алексей Максимович Горький, при всей своей выдержке, кипел от негодования. Нашёл же где! Ах, черти драповые!
Само собой, этой выходкой немедленно воспользовались завистники и недруги. "Ну вот, а мы что говорили? Шпана, люмпен-сочинители... фашисты!"
И что им возразить?
В статье, помещённой в "Правде", Алексей Максимович сурово заговорил о гнилых нравах литературного "кабачка имени Герцена" (намекая на известный писательский ресторан). И вынес свой жёсткий приговор: "Расстояние от хулиганства до фашизма короче воробьиного носа".
Он больше никогда, ни при каких обстоятельствах не хотел слышать фамилии Васильева».

По некоторым сведениям, именно Горький указал на целесообразность «изолирования» Васильева. В 1935 году поэт в результате окололитературных провокаций и доносов был осуждён за «злостное хулиганство», весной 1936 освобожден. В феврале 1937 года вновь арестован и 15 июля приговорен к расстрелу по обвинению в принадлежности к «террористической группе», якобы готовившей покушение на Сталина.

Вот такая вышла «Мурка»…

Если история соответствует действительности, то создание «челюскинской Мурки» можно датировать периодом с середины апреля 1934 года до июля того же года. Вопрос: не является ли её создателем сам Павел Васильев? Возможно, он впервые спел на приёме переделку собственного сочинения…

Из-за «челюскинской Мурки» пострадал не только Павел Васильев. Так, советский и российский эколог, охотовед, писатель Феликс Штильмарк вспоминал о поездке в Енисейк к отцу, известному журналисту, учёному, писателю Роберту Штильмарку (отечественному читателю Роберт Александрович более известен как автор знаменитого авантюрного романа «Наследник из Калькутты»). Штильмарк-старший был арестован в 1945 году по обвинению в «контрреволюционной агитации» и приговорен к 10 годам заключения, направлен в исправительно-трудовой лагерь Енисейстрой, где работал топографом, затем - заведующим литературной частью лагерного театра. В 1953 году он был переведен из лагеря на спецпоселение непосредственно в город после восьми лет заключения. Именно туда и приехал Феликс - студент третьего курса охотоведческого отделения пушно-мехового института в подмосковном городе Балашиха. Феликс Робертович приводит в мемуарном очерке «Конверты со штампом ГУЛАГ» разговор с приятелем отца профессором Сергеем Дубровским:

«Помню, как Дубровский в разговоре заметил, что на одной из улиц Енисейска обосновались в основном «челюскинцы», а на другой - «папанинцы».
- Как? Неужели сами участники северной эпопеи?
- Конечно, участники... Эпопея их, правда, несколько иная. Они, молодой человек, во времена оные посмели высказать ироничное отношение к покорителям северных пространств, не оценили их героизма и отваги, за что достойно поплатились, естественно...
Профессор-огородник чуть пригнулся, щёлкнул пальцами, и перед нами мгновенно предстал некий «блатарь», исполнивший на мотив знаменитой «Мурки»:
Шмидт сидит на льдине,
Словно на перине,
И мотает длинной бородой...
- Ну вот, каждому, как известно, своё - кому ордена, кому десять лет».
(«Красноярский рабочий», № 77, 02.04.1989 г.)

На одном из Интернет-сайтов в 2003-м году Яков Рубенчик пишет о временах своего детства:

«В пять лет я попал в Ленинграде в больницу со скарлатиной. Я до сих пор помню некоторые имена тех, кто со мной лежал, и разговоры, которые велись в палате. Я помню день убийства Кирова и некоторые разговоры. Я помню разговоры о гибели «Челюскина» и песенку на мотив Мурки:

«Здравствуй, Ляпидевский, здравствуй, Леваневский,
Здравствуй, лагерь Шмидта, и прощай.
Вы зашухерили, кораблик потопили,
А теперь награды получай.
Если бы не летчик Миша Водопьянов,
Не видать бы вам родной Москвы.
Плавали б на льдине, на своей машине
И как волки б ныли от тоски…».

Его собеседник Валерий Лебедев уточняет:

«Вы будете смеяться, но я эту песенку про "Челюскин" слышал от своего отца. Он, когда занимался печатью и проявлением снимков, всегда напевал что-нибудь старинное, вроде "Кирпичиков" или песенок Вертинского. Только третья строка у Вас "Вы зашухерили, кораблик потопили" звучала намного дальше от "Мурки". Он пел так: " Капитан Воронин судно проворонил"».

Действительно, именно в таком варианте приводит отрывок из «челюскинской Мурки» и филолог Владимир Бахтин в очерке «’’Муркина’’ история”» (журнал «Нева» №4, 1997):

«Здравствуй, Леваневский, здравствуй, Ляпидевский,
Здравствуй, лагерь Шмидта, и прощай!
Капитан Воронин судно проворонил,
А теперь червонцы получай!

Если бы не Мишка, Мишка Водопьянов,
Не видать бы вам родной Москвы!
Плавали б на льдине, как в своей малине,
По-медвежьи выли от тоски.

Вы теперь герои. Словно пчелы в рое,
Собрались в родимой стороне.
Деньги получили, в Крым все укатили,
А "Челюскин" плавает на дне».

Бахтин добавляет и другой уже известный нам отрывок:

«Вспоминаю еще отдельные строки (возможно, это другой вариант, их было несколько):
...Денежки в кармане, рожа на экране –
Вот что экспедиция дала...»

«Челюскинская Мурка» приобрела бешеную популярность в 30-е годы. Часть её строк мгновенно разошлась на поговорки: «Денежки в кармане, рожа на экране», «Капитан Воронин судно проворонил», «Шмидт сидит на льдине, словно на перине»… Особенно пришлась ко двору присказка про Шмидта. О ней вспоминают многие. Например, В. Ремизовский в биографическом очерке о Михаиле Павлове «Судьба геолога сквозь прорезь прицела»:

« Люди моего поколения, возможно, помнят детскую песенку про экспедицию на "Челюскине" - "Капитан Воронин судно проворонил". И про Шмидта: ’’Штурман Шмидт сидит на льдине, словно на пуховой перине’’».

Газета «Эхо Оша» от 24 января 2009 года в календаре памятных дат на будущий август, упоминая об Отто Юльевиче, тоже не забывает присовокупить легендарную строку:

«80-летие Памирской экспедиции Академии наук СССР, в составе которой был и академик Отто Юльевич Шмидт, впоследствии известный полярный исследователь (вспомним: «Шмидт сидит на льдине, словно на перине…»).

Впрочем, учитывая «духовную связь» переделанной песни с блатной «Муркой», в ряде вариаций академика перемещают с перины именно на «малину»:

Шмидт сидит на льдине,
Словно на малине,
И качает длинной бородой –
Коль не Водопьянов,
Быть бы Шмидту пьяным
И валяться где-то под водой.

О малине поют и герои повести Варвары Синициной «Муза и генерал»:

«Вскочив с дивана, она ступает по цветам, устлавшим пол. Потом распахивает крышку рояля. Проехавшись всей ладонью по клавишам, как по катку, она наяривает "Мурку".

Здравствуй, Ляпидевский, здравствуй, лагерь Шмидта, здравствуй, лагерь Шмидта, и прощай, - голосит Муза Пегасовна.
- Мы пошухарили на полярной льдине, а теперь награду получай, - аккомпанирует генерал в басовом ключе.

Я не знаю слов, поэтому сдабриваю свое "ля-ля-ля" постукиванием пальцами по крышке рояля.

Шмидт сидит на льдине, словно на малине, и качает длинной бородой, - самозабвенно, в блатной манере, горланит дуэт».

А от малины до шухера – как говорится, два шага.

Эту полярную сову надо бы прояснить…
ПО ТЕКСТУ «ЧЕЛЮСКИНСКОЙ МУРКИ» надо бы сделать ряд любопытных замечаний и уточнений. Прежде всего – о капитане Воронине, который якобы «судно проворонил». Выше мы уже писали, что Владимир Иванович Воронин не желал быть капитаном «Челюскина» и понимал, что пароход не создан для плавания во льдах. «Челюскин - судно для этого рейса непригодное. Несчастливый будет корабль!» - заявил он. Воронин сделал всё, чтобы спасти «Челюскина». Но капитан не был волшебником…

По поводу Шмидта и «шухера на малине». На самом деле в ледовом лагере за все два месяца не было случаев паники и отчаяния. Академик и капитан сумели занять людей делом. Ну, в том смысле, как это тогда понималось. Например, Отто Юльевич издавал стенную газету и читал лекции по философии. Георгий Ушаков вспоминал:

«В лагере у аппарата сидел Кренкель, - старый полярник, один из моих друзей. Передав ему приветы, я попросил пригласить к аппарату т. Шмидта.

Кренкель мне ответил:

Я сейчас же передам вашу просьбу товарищу Шмидту, но не знаю, сможет ли он подойти к аппарату.

На мое естественное удивление Кренкель ответил:

Шмидт читает лекцию по диамату.

Этого было для меня достаточно, чтобы убедиться в том, что коллектив челюскинцев, "находясь полтора месяца на плавучих льдах, остался советским коллективом со всеми свойственными такому коллективу чертами».

Когда же сам особо уполномоченный прибыл в лагерь Шмидта на самолёте со Слепнёвым, его вечером попросили… выступить с докладом о XVII съезде партии, который закончился несколькими неделями раньше, 10 февраля!

Так что «шухерить» Шмидту было некогда: он обучал полярников дмалектическому материализму.

Само начало песни – «Здравствуй, Леваневский, здравствуй, Ляпидевский» - вызывает вопросы. По поводу Ляпидевского всё понятно, «дамский лётчик» сделал своё благородное дело. А вот Леваневский… Увы, Сигизмунд Леваневский получил звание Героя Советского Союза, так никого и не сняв со льдины! Дело обстоит ещё хуже. Известного авиатора вместе с его коллегой Маврикием Слепневым и уже не раз помянутым особо уполномоченным правительственной комиссии по спасению челюскинцев Георгием Ушаковым направили в США с заданием: перегнать пару самолетов Consolidated Fleetster, закупленных у американцев, и через Аляску добраться до лагеря Шмидта. Однако при приземлении в Ванкареме Леваневский так успешно раздолбал новенький самолёт, что тот уже не подлежал восстановлению. По оценкам специалистов, вина лежит на самом лётчике. Слепнев же успешно сделал два рейса в лагерь и вывез шестерых полярников. Злые языки утверждают, что Сигизмунд Александрович просто вовремя направил Сталину радиограмму, где выразил готовность выполнить дальнейшие задания партии и правительства, за что и получил звание героя.

Сам Леваневский, понимая свою незначительную роль в спасении челюскинцев, некоторое время предпочитал держаться на втором плане. Он вспоминал:

«Я отошел в сторону, чтобы не мешать. Но вдруг слышу, товарищ Сталин зовет: «Леваневский! Чего Вы прячетесь и скромничаете?» Подошел ко мне и пожал руку». В тот же вечер советский вождь снял все вопросы, произнеся в Георгиевском зале Кремля тост: «За здоровье Леваневского и всех Героев Советского Союза, мужественных, храбрых и достойных сынов нашей великой Родины!»
Таким образом, Сталин выдвинул на первый план именно своего любимца Леваневского. А затем то же самое повторили и сочинители «Челюскинской Мурки».

И, наконец, ещё одна «непонятка» - о решающей роли «Мишки Водопьянова». Легко можно убедиться, что Водопьянов был не самым выдающимся спасателем челюскинцев – на его счету 10 полярников. Ну, положим, Ляпидевский, который вывез 12 человек, в песне упомянут. Но ведь Николай Каманин снял со льдины 34 членов экспедиции, а Василий Молоков – 39 человек! Неужто они просто под поэтический размер не подошли?

Это вряд ли. Существуют и другие, более веские причины. Сразу же после челюскинской эпопеи в среде советских авиаторов авторитет Каманина резко упал. Причиной тому – недостойное, по мнению многих лётчиков, поведение Николая Петровича во время спасательной операции.

Речь вот о чём: во время непредвиденной посадки самолёт Каманина повредил шасси. Тогда командир пересел в машину Бориса Пивенштейна и вместе с Молоковым продолжил прерванный полёт.

Вот как описал это сам Каманин:

«Решил не терять времени, благо туман отступил, и лететь двумя машинами. Пивенштейна оставить с пятью литрами бензина и с моей машиной, требующей ремонта. Для летчика это очень неприятно, но другого выхода не было. Решил объясниться с ним.

Борис, тебе надо остаться для ремонта моего самолета. На твоем полечу я. Жди бензин. Вышлем из бухты Провидения на нартах.

Понимаю, командир.

И я понимаю тебя, Борис. Другого выхода не вижу.

Решено, командир.

Борис, насвистывая, пошел к самолету».

Что касается «насвистывающего» Пивенштейна, он признавался позже: «Вряд ли когда-нибудь я получал более тяжелое приказание».

В принципе, как командир Каманин был прав. Если рассудить: что он должен был делать как командир? Отказаться от командования? Но многие авиаторы посчитали, что он поступил неблагородно. Поступок с Пивенштейном авиационное братство военному лётчику не простило.

Пивенштейн вместе с механиком каманинской машины Анисимовым остался в местечке Валькальтен ремонтировать командирский «Р-5». Кстати, бытует версия, что сначала Каманин попытался отобрать самолёт у Молокова, но тот выхватил пистолет, и командир предпочёл отступить.

Что касается Молокова, он в определённой мере скомпрометировал себя ещё раньше, в истории с одним из опытнейших лётчиков каманинской группы - Фабио Фарихом. К слову: именно Фариху принадлежит идея вывозить людей в парашютных ящиках, которой воспользовались Каманин и Молоков. Фарих, в отличие от Каманина, который требовал от мыса Олюторский до Уэлена лететь единым строем, считал, что каждый пилот волен выбирать свой маршрут. Более того: он предложил всем добраться на пароходе до побережья США и оттуда вылететь к цели. Подобной крамолы Каманин не стерпел и отстранил Фариха от полёта. Вступиться за Фабио Бруновича мог бы самый авторитетный пилот – Молоков, обучавший в своё время будущих Героев Советского Союза Ляпидевского, Доронина, Леваневского и многих других известных авиаторов. Но Василий Сергеевич, видимо, сам опасался, как бы у него не отобрали машину, и отмолчался, покорно согласившись лететь через Анадырский залив. Из пяти вылетевших машин в пункт назначения добрались три…

Слухи об этих событиях быстро распространились не только среди советских лётчиков. В 1934 году в свет выходит сборник «А. Ляпидевский и др. Как мы спасали челюскинцев», где можно было узнать о перипетиях спасательной операции от самих участников. В том числе и об эпизоде с Пивенштейном, и даже об отстранении Фариха (об этом, не называя фамилии авиатора, в предисловии писал Л. Мехлис, одобряя действия Каманина по пресечению «анархии»). Да и трудно было утаить шило в мешке в обстановке всеобщего обсуждения всех деталей эпопеи. Скорее всего, именно «компромат» на Каманина и Молокова подтолкнул безвестных сочинителей-«мурководов» к тому, чтобы не упоминать фамилий этих героев в своей песенке.

Чисто конкретный Умка
НО ВЕРНЁМСЯ ВСЁ-ТАКИ к «блатному братству». Экспедиция «Челюскина» и ироническая песенка оказали влияние на фольклор уголовного мира не только посредством «Челюскинской Мурки».

Как уже упоминалось, для начала «благородный преступный мир» несколько расширил поговорку про Шмидта, уточнив одну деталь - «Шмидт сидит на льдине, как шухер на малине». Шухер – значит опасность, тревога. Это чувство и впрямь не покидало уркаганов, проводивших время в воровских притонах. Блатные остряки называли его и по-другому – «бздительность».

А уже в середине 40-х «челюскинцами», или «льдами», блатные окрестили особую арестантскую «масть». Не исключено, что масть эта могла появиться и раньше. Однако фактических подтверждений нами пока не найдено. Зато в период так называемой «сучьей войны», которая бушевала в ГУЛАГе с конца 1947 – начала 1948 годов по 1953-й, упоминаний о «челюскинцах» достаточно. Вернее, чаще встречается термин «один на льдине», или «льды». «Льды» - как бы общее название, «один на льдине» - определение каждого представителя в отдельности.

По поводу этой масти существуют разные мнения. Ахто Леви, например, в романе «Мор» даёт «льдам» следующую характеристику: «Эти люди существовали, как зайцы: всех и всего боясь. Они даже часто ни перед кем не провинились - просто боялись. Некоторым казалось, что их преследуют, некоторые не хотели считать себя мужиками, но ворами не являлись, и воры над ними смеялись, а всё-таки они считали себя личностями; случалось - их били, но никогда не убивали, они никому не были нужны, в воровском мире считались глупее фраера». Однако ряд других свидетельств, в том числе и беседы с непосредственными участниками тех далёких событий в ГУЛАГе, заставляют подвергнуть такую характеристику сомнению.

Действительно, группировка «один на льдине» не отличалась сплочённостью и многочисленностью. По большому счёту, это была даже не столько группировка, сколько «масть», определяющая характер и линию поведения зэка. «Один на льдине» - это уголовник, который умеет за себя постоять, индивидуалист, не желающий принимать участие в резне «воров» и «сук» и вообще примыкать к какой-либо группировке. «Челюскинцы» были людьми крепкими, серьёзными и суровыми. Они всегда были готовы дать отпор любому, кто станет на пути или попытается диктовать свои условия. С другой стороны, Леви в определённой мере прав. Индивидуализм «сверхчеловека» Ницше в лагерях был практически невозможен. А ведь «челюскинцы» стремились не просто быть независимыми: они претендовали на определённую исключительность, не желая смешиваться ни с «мужицкой», ни с «фраерской» массой. Они желали жить в «зоне» в лагере так, как считали нужным.

Поэтому неизбежны были столкновения с «блатными» («один на льдине» - это, как правило, в прошлом профессиональный уголовник, связанный с «босяцким миром», поэтому его «независимость» могла трактоваться как трусость в тяжёлое для «воров» время), а также с «суками» («ссученные» считали, что раз уголовник не выступает на стороне «воров», он должен либо быть «****ью» и исповедовать «сучий закон», либо перейти в разряд «мужиков», «пахарей» и попасть под власть «сук», подчиняться им). «Беспредел» также не разбирал никаких «мастей»; те арестанты, которые не были членами «беспредельной» группировки, считались потенциальными жертвами, добычей - в том числе и «один на льдине».

Разумеется, в такой обстановке «льдам» нельзя было позавидовать. Им и впрямь часто перепадало от всех, хотя до убийств чаще всего не доходило. Зачем? Просто представители других «мастей» ставили «строптивых» на место. «Кодлой», «коллективом» делать это было проще, чем одному отстаивать своё право на место под солнцем. Правда, в конце концов и «льды» в некоторых местах стали образовывать группировки. Но ничего толкового из этого не получилось...

Кстати, в уголовном жаргоне и до сих пор существует выражение «один на льдине» как определение осуждённого, не примыкающего ни к одной из группировок, живущего по принципу «сам по себе».

И, НАКОНЕЦ, ЕЩЁ ОДНО ЛЮБОПЫТНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ. В нашей стране влияние уголовных и уличных песен вольно или невольно сказывается даже в творчестве тех авторов, которые пишут произведения для детей. Валентин Берестов когда-то написал детский вариант «Мурки» - о кошке, родившей котят. Сергей Михалков в знаменитом стихотворении «А что у вас?», видимо, подсознательно воспроизвёл стилистику известной уличной песенки «Мама, я лётчика люблю!», где героиня упоминает о своей любви к лётчику («Лётчик высоко летает, много денег получает»), повару («Повар делает котлеты»), доктору («Доктор делает аборты, посылает на курорты») и т.д. У Михалкова встречаем тот же ряд:

Лётчик водит самолёты –
Это очень хорошо.
Повар делает компоты –
Это тоже хорошо.
Доктор лечит нас от кори…

Не стала исключением и «Челюскинская Мурка». Не знаем, слышал ли когда-то эту пародию автор текста песенки из мультфильма «Умка» Юрий Яковлев, но перекличка очевидная:

Мы плывем на льдине,
Как на бригантине…

Как говорится, «здравствуй, моя Умка, здравствуй, дорогая»…

Пост скриптум.
Автор не дописал эту статью по конца. Последняя главка - "Легенда о Летучем Зэкландце" - посвящена мифической истории о пароходе "Пижма", который якобы вёз 2 тысячи зэков и шёл вместе с "Челюскиным", а затем пароход затопили вместе с арестантами.

Но, поскольку история эта стоит особняком от истории фольклорной переделки блатной "Мурки", я не включил её в данный очерк.

Иллюстрация:
"Гибель "Челюскина". Акварель В. Сварога

Рецензии

Александр, спасибо! Интересно, что написанное Вами, вроде бы, на совсем другую тему (песни блатные и около) всколыхнуло такой пласт во мне!
Кренкель... И тут же - киноартист Лялька Жаков (радист в "Семеро смелых"). И я у него на руках, а он сам - друг моего отца, тоже бывший беспризорник. И - культ Коки, Николая (погибшего брата отца), целое капище во имя его памяти: туалетный столик Бабушки перед овальным зеркалом, её флакончики и баночкм перед ним, слева шкатулка с фамильными драгоценностями, а справа - высокий "лётчицкий" шлем Коки и на нём - скрещённые английские краги (их мы съели в супе из дуранды во время Блокады). И портрет участников парада на Комендантском аэродроме в Петрограде в 1923-м году - Кока в самом центре и где-то рядом Молоков (забыл где). И тут же - памятник погибшим в катастрофе СССР-В6 на Новодевичьем в Москве: Георгий Мячков, третий штурман дирижабля, был отцом моего товарища. Всякий раз при посещении кладбища приходилось унижаться (вдове и сыну тоже) перед охраной - только бы пропустили! Да и всё, что знаю я про челюскинскую эпопею независимо от песен - блатных ли, нет - проявилось, как лист бромпортрета в кювете и снова затем зафиксировалось.
Спасибо ещё раз!

Спасибо Вам, Роберт, за внимание к моим очеркам.

Вообще-то буквально все исследования истории блатных и уличных песен - на самом деле изучение нашей российской истории, и не только российской. А также - фольклора русского и национального творчества других гародов, истории литературы, музыки и т.д. По большому счёту, "блат" - всего лишь призма. И через эту призму многое просматривается несколько иначе).

Точно так же я занимаюсь и Булгаковым, прежде всего - его "Мастером и Маргаритой", и историей уголовной лексики, пословиц и поговорок мизераблей и проч.

Такая этнография, психология, социолингвистика раскрывается, что голова кругом идёт).

Я рад, что мой очерк пробудил в Вас добрые, приятные воспоминания.

Я появился на сайте в начале 2009 и вскоре наткнулся на Вас. Поначалу показалось - человек, будто дворовый мальчишка, смакует околоуголовную романтику (сам в классе седьмом был грешен!). К Вам Захожу не часто и всякий раз убеждаюсь - не-ет, тут не уголовное, тут совсем другое! Меня не интересуют причины и пути реализации Вашего интереса, поистине фундаментальных знаний вопроса. Аналогия: был у меня товарищ (увы, уже ушёл!), участвовал в составлении словаря русского мата - культурнейший человек, остроумный. Матерное слово не услышишь от него... Конечно же услышишь! Но лишь там, где необходимо, и это была - не ругань, не грязь! И ведь это же - отдельный язык, построенный по законам русского, но и собственным!
Не люблю комплиментов сам, комплиментарничать тоже, но восхищён объёмностью Ваших знаний и подхода к уголовной теме. Всё, - сказал один раз комплимент, больше не буду!
А Булгаков... Я держу его для себя впереди многих и многих наших, да и мировых писателей. Мне посчастливилось прочесть очень многое из его вещей сразу же после той, первой публикации Симоновым усечённого варианта "Мастера": я вышел сразу на несколько книжек, нелегально ввезённых к нам "оттуда" одним из моих друзей. Но, увы - нет, нету у меня времени для глубокого изучения его жизни и творчества.
С уважением.